Опасная колея

Ах, как красиво он докладывал — заслушаешься! Кратко и в то же время содержательно, с доказательствами и выводами — не зря корпели над бумагой Ивенский с Удальцевым. Великолепная зрительная память была у Мстислава Кирилловича — с первого раза чуть не наизусть запоминал прочитанное. И преподнести умел как надо. Уж его-то никто не заподозрил в сумасшествии, в Кощея поверили сразу и безоговорочно — видно было по окаменевшим лицам, по вспотевшим лбам. Сам Государь, не смотря на своё отцовское горе и известие о надвигающейся беде, Мстислава Кирилловича одобрил:

— Молодцом! Вот так и должно службу нести! Учитесь, господа!

— Так, так, — закивали чиновники, состроив подобострастные мины, но глаза были постные-постные.

… Совет был завершён. Возглавлять операцию по возвращению великой княжны и истреблению врага земли Русской поручено было графу Бестужину. Чиновники выходили из кабинета хмурые и подавленные. Мстислава Кирилловича, не смотря на его успех, тоже нельзя было назвать сияющим. Уж больно дело это новое, незнакомое — Кощея ловить. А спрос будет ой-ой какой!

— За мной, — строго велел он агентам. — Пора уже осмотреть место преступления.

Ивенский с Удальцевым вынырнули из-за шкафа. Вот тут и грянул гром. Государь-император воззрился на молодых людей с выражением крайне неодобрительным.

Роман Григорьевич был абсолютно убеждён в том, что выглядит гораздо старше, внушительнее и солиднее своего юного помощника, но самодержец, должно быть, по известной дурости своей, разницы меж ними заметить не пожелал.

— Позволь-ка, Мстислав Кириллыч, а это что у тебя за гимназия императрицы Марии Фёдоровны в мундирах? — спросил он сердито, и не то даже обидно было, что «гимназия», а то, что «Мари Фёдоровны», потому что к ведомству упомянутой особы относились гимназии, главным образом, женские. Агенты изменились в лице — Ивенский побледнел, Удальцев покраснел, а его величество продолжали выказывать неудовольствие. — Дело государственной важности — неужто у тебя в канцелярии серьёзных людей не нашлось? Чай, не в игрушки играем!.. Так. Этих — он кивнул скошенным подбородком — отстранить немедленно, заменить… ну, хотя бы тем, здоровым… Как его? Убийство князя Горчечкова расследовал, хорошо себя показал.

— Агент Сиверцев, всемилостивейший государь, — подсказал Мстислав Кириллович мрачно.

— Вот-вот. Сиверцев. Им и заменишь.

— Слушаюсь, ваше императорское величество, — пробормотал Бестужин потеряно. — Дозвольте, по крайней мере, осмотр места теперь же произвести, раз уж прибыли…

— Не дозволю! — редким упрямством славился сынок Ивана I Павловича. — Кому дело вести, тому и место осматривать! — и вышел, хлопнув дверью. Где-то что-то звякнуло тонко и жалобно.

…— Ну, ваше превосходительство, как совет прошёл? — не выдержав тягостного молчания, решился спросить Ларцев уже на подъезде к канцелярии.

— А? — переспросил начальник, подняв бровь, а за вольность даже не осердился. — Совет? Совет хорошо прошёл, хвалил нас царь-батюшка за усердие наше, да… А дело для дальнейшего ведения приказано Сиверцеву передать.

— Вот те раз! — Антон Степанович хлопнул ладонями по коленям. — Да за что же такая немилость? Ведь кабы не… — он хотел сказать «мы», но понял, что это будет совсем уж несправедливо, и сказал по чести, — не Роман Григорьевич со помощником, и теперь нам про Кощея известно не было бы, вслепую бы тыкались!

Бестужин с досадой откинул меховую полость, будто ему сделалось жарко.

— А ты побеги да скажи это государю-императору! Как будто сам не знаешь: что в их державную голову вошло… — развивать мысль он не стал, чтобы не подавать молодым людям дурной пример. — Слезай, приехали!

Следующая сцена вышла драматической.

Мстислав Кириллович, сам мрачнее тучи, сидел за столом Ивенского и, макая перо в чернильницу, ставил причудливые кляксы на протокольный лист, потом подрисовывал им ножки, рожки и получались маленькие чудовища. По обе стороны стола Удальцева разместились Роман Григорьевич и пресловутый агент Сиверцев Климентий Любомирович — черноволосый, немного цыганского облика человек средних лет. Телосложение он действительно имел очень крепкое: из него одного легко можно было выкроить полтора Удальцева, а Ивенских так, пожалуй, и двоих — неудивительно, что такой стати богатырь самому царю запомнился.

Но теперь вид у богатыря был, как у побитой собаки, он старался не глядеть в глаза Роману Григорьевичу и время от времени горько вздыхал, будто и вправду был в чём-то виноват:

— Господа, вы уж не держите зла! Мощами святого Клемента клянусь, не по своей воле вам дорогу перешёл! — в роду Сиверцевых исповедовали римскую веру.

Роман Григорьевич, желая дать понять, что зла не держит (да и за что, собственно?) очень обстоятельно вводил невольного соперника в курс дела, и утаивал лишь самую малость, касающуюся его лично. Но рядом маячил агент Ларцев, глядел таким злым глазом, что все миротворческие усилия Ивенского сводились на нет, и бедный Климентий Любомирович чувствовал себя очень неуютно.