Опасная колея

Удальцев надулся как мышь на крупу, пробурчал с обидой:

— Как знаете, ваше высокоблагородие, да только он всё равно не подходит! Победитель Кощея должен быть не просто Иваном, а ещё и царевичем, или, по крайней мере, корни княжеские иметь, как тот Годинович. А из Листунова какой царевич? Сразу видно, что он из разночинцев, даже дворянского звания, поди-ка, не имеет. Не годится он на историческую роль!

— А вот и нет! — возразил Роман Григорьевич запальчиво. — Вы, Удальцев, плохо знаете русский фольклор, а он, между прочим, содержит мудрость народную! Иван совсем не обязательно должен быть царевичем, вполне достаточно и дурака!

Почему-то от таких его слов Титу Ардалионовичу сразу стало легче.

А в Листунове Роман Григорьевич не ошибся: известие о предстоящей поездке он воспринял с восторгом. Сразу побежал домой за саквояжем, а вернулся разодетым в пух и прах: элегантное мышиного цвета пальто (самую малость тесноватое, должно быть, у кого-то одолжил), однобортная визитка с округлыми полами, узкие брючки с лампасами, чёрный шёлковый цилиндр (время от времени съезжавший на нос), тросточка, галстучный шарф с кольцом, белые лайковые перчатки — будто на бал собрался. Волосы, прежде такие непокорные, тщательно напомажены, усики над верхней губой вытянуты в ниточку, бакенбарды оттопырены крыльями — красотища! Рядом с таким авантажным господином Ивенский с Удальцевым в своих скромных и практичных дорожных костюмах стали казаться студентиками из небогатых фамилий.

— Батюшки! Каким вы нынче франтом! — не удержался от возгласа Афанасий Дмитриевич, начальник пальмиркого сыскного отделения, при виде своего подчинённого, преобразившегося столь радикально и стремительно — когда только успел? Всего-то часа полтора отсутствовал!

— Ну, трепещи, Европа! Сами Иван Агафоныч едут! Народный герой! — язвительно пробурчал Удальцев.

Роман Григорьевич сдержанно усмехнулся.

Часть 4

Где вы, грядущие гунны,

Что тучей нависли над миром!

Слышу ваш топот чугунный

По ещё не открытым Пальмирам.

На нас ордой опьянелой

Рухните с тёмных становий

В. Брюсов

Вот и остались позади и гранитные набережные Северной Пальмиры, и островерхие очертания Кронбургского рейда, и сонные воды Невской губы, замутнённые мелким ледяным крошевом. Пароход «Невский» вышёл на просторы Финнмаркского залива.

Из-за спешного отбытия на борту разместились очень неудачно — не смотря на суровую зимнюю пору, не слишком-то располагающую к морским путешествиям, свободные места оставались лишь в третьем классе. Единственное, что мог сделать капитан для своего важного пассажира и его сопровождающих (под «важным пассажиром» мы, конечно же, понимаем Романа Григорьевича, а не Ивана Агафоновича, как ошибочно вообразил капитан) — это не подселять к ним в каюту четвёртого, постороннего человека, и выделить три места за столом в обеденном зале первого класса. Что ж, и на том спасибо. Это Листунов сильно досадовал, что не удалось шикануть на деньги казны, а Ивенскому с Удальцевым было, по большому счёту, всё равно. Первый сызмальства видел вокруг себя достаточно роскоши, чтобы стать к ней равнодушным, второй искренне полагал доставшуюся им четырёхместную каюту весьма комфортной и даже не лишенной красоты.

К вечеру стало ясно, отчего капитан так охотно предложил им столоваться в пером классе — началась сильная качка. Так уж счастливо совпало, что все трое оказались к ней совершенно нечувствительны, и за ужином очень удивлялись: если все каюты заполнены под завязку, почему в обеденном зале так безлюдно, что пустует добрых две трети мест? И почему то один, то другой пассажир вдруг бросает свой прибор и, пошатываясь, спешит прочь с таким зелёным и кислым лицом, будто проглотил какую-то гадость? При том, что еда на пароходе была очень даже недурна, разве что справиться с ней было не так легко. Все тарелки на столах были зафиксированы меж специальных реечек, графины и бутылки тоже имели свои крепления, однако, содержимое их вело себя достаточно бурно, и в один момент жаркое чуть не переместилось на колени Романа Григорьевича, а Листунов облился столовым вином. Тит Ардалионович, хоть и путешествовал морем впервые, проявил себя самым ловким из троих. Даже официанты, разносившие подносы, демонстрируя при этом чудеса эквилибристики, стали поглядывать на него с уважением.

После ужина Тит Ардалионович в погоне за новыми ощущениями выбрался на палубу, но там оказалось скучно. До чего не дотронься — всё было обледенелым. За бортом вздымались грозного вида волны, время от времени они зловеще накатывли на палубу и стекали с неё дождём. А дальше, насколько хватало глаз, была лишь глухая, непроглядная, очень однообразная чернота — ни огонька, ни самого слабого отсвета. Ледяной ветер обжигал лицо и старался сбить с ног, брызги покрывали одежду солёной изморозью, под ногами было скользко.