— Посмотри, какой красавчик, шлюшка! — хихикнула сестра Гурович. — Я вколола ему “Тестан”, чтобы его стояк смог удовлетворить… твоею золотую дырку. Она же у тебя золотая, раз на нее все так западают, не правда ли? Давай, садись на него! Живо!
Матерь божья, чего эта сумасшедшая женщина от меня хочет?
Чего?!
— Что? — просипела я, опершись о стол, на котором лежала — ноги просто не держали. — Что?
А в следующее мгновение тесак, зажатый в руке Анежки Гурович, опустился на металлическую столешницу в миллиметре от моих пальцев.
— Да ладно, когда это ты стала такой непонятливой, крошка? — то ли кривляясь, то ли серьезно, сестра вылупила глаза. — Я хочу посмотреть, так ли ты хороша в ебле, а так как никого больше рядом нету, уж прости… Тебе придется продемонстрировать свои умения на нем. Не так он и плох… Довольно симпатичен… На лицо… Правда, увы, мертв, но твоей ненасытной щелке ведь все равно, что в нее засовывается? Сбрось эту простыню и садись на его член! Живо!
У меня и в обычное время было очень мало шансов против полной, коренастой сестры Гурович, а сейчас, когда я была так слаба и с трудом передвигалась, они и вовсе стремились к нулю.
Но темный ужас перед этой безумной женщиной и тем, что она задумала, придал мне капельку мужества.
Собравшись с последними силами, я схватилась за каталку и что есть мочи пихнула ее на офицера Гурович, сшибив ее с ног, а затем бросилась прочь.
— Помогите! — позвала, выскочив в коридор. — Помогите, пожалуйста!
Но он оказался пуст.
Этой ночью в морге почему-то не оказалось даже дежурного, хотя, возможно, она его убила. Я бы не удивилась, если это оказалось правдой.
Ни единой живой души не было в полутемных мрачных коридорах, по которым я бежала, в панике толкаясь в закрытые двери и отчаянно ища место, где могла спастись от сестры Анежки Гурович с большим тесаком в руках, которая, как неубиваемый монстр, очевидно, уже выбралась из-под каталки.
Бежала — мне казалось, что бегу, хотя на самом деле я еле-еле передвигалась, понимая: я просто-напросто не успею добраться до выхода. Мне нужно затаиться, спрятаться…
— Сучка! Эй, сучка знаешь одну песенку? — на весь этаж раздался голос офицера Анежки Гурович — она шла за мной по пятам.
Меня трясло, как в лихорадке — постоянно оглядываясь, я никак не могла найти себе хоть какое-то укрытие в этом прекрасно просматриваемом пустом коридоре…
Хоть бы одна открытая дверь, хотя бы одна, о господи!
Пожалуйста! Пожалуйста…
У офицера Гурович оказался на удивление приятный низкий голос, которым она мелодично тянула каждое слово, но у меня от него по спине ползли мурашки. Пока что меня спасало, что коридор, по которому я пыталась бежать, был очень длинным и в нем было очень много поворотов…
Она шла медленно, как будто специально наслаждаясь происходящим, давая мне в полной мере прочувствовать, что меня ждет — Анежка Гурович прекрасно знала, спрятаться мне негде.
Ее голос вливался в мои уши, лишал какой-либо надежды на спасение. Простыня, которой я обмоталась, соскальзывала с меня, и я придерживала ее немеющими пальцами, как никогда чувствуя себя уязвимой и охваченной животным ужасом.
— Сучечка, ты где-е-е? — допев куплет, позвала Гурович своим обычным грубым голосом. — Я иду за тобой! Тебе не скрыться от меня, милашка! И ты знаешь, я придумала, чем мы займемся, после того, как ты покажешь, как делаешь это… Мы немножечко подправим твое красивое личико! Как тебе такая идея?
В конце коридора показались двери на лестницу, которая вела вниз, на первый этаж. Я бросилась к ним так быстро, как только могла — на деле у меня получилось лишь немного ускорить шаги своих непослушных, ватных ног.
Я с размаху толкнулась в двери, которые так же, как и все остальные, оказались закрыты. Слезы застилали глаза, когда я схватила огнетушитель и ударила в стекло, а затем выронила его, потому что он оказался слишком тяжелым.
Стекло же не разбилось, а всего лишь пошло паутиной трещин — оно было слишком, слишком толстым…