Опасная любовь. Засекреченный пикник

От приятной мысли по её лицу мелкой рябью пробежала улыбка: диагонально — от глаза до края рта. И от этой улыбки, похожей на неживую гримасу, всем стало не по себе. Рябинин взялся за ручку двери:

— Марина, мы глянем на этот сексуальный напиток.

— А я заходить в комнату запрещаю, — резко бросила Мамадышкина.

— Это почему же? — удивился майор.

— Я отвечаю за имущество.

— Да мы же милиция, — сообщил Леденцов.

Они вошли. Небольшая комната была оклеена серой плотной бумагой. Откуда же запах сухих трав? От Марины, которая смотрела на вошедших и счастливо улыбалась. Ни мебели, ни признаков кухни… Лишь раскинут колченогий низкий диванчик, прикрытый аляповатым пледом. У окна, забранного металлической сеткой, вытянулся длинный стол, похожий на прилавок. Глянув на него мельком, Рябинин сказал майору:

— Вызывай экспертов и давай понятых. Пожалуй, не стол, а стеллаж в химлаборатории.

Электроплитка, бутыль с водой, баночки, кастрюли… Рябинин открыл одну: в тёмной жиже плавали кривые грибные шляпки, как лысенькие головки младенцев. Во второй кастрюле скрючились грибные ножки, похожие на живые толстые пружины.

— Название этой дряни не выговорить, — заметил майор.

— В народе зовётся «навозная лысина», — вспомнил Рябинин.

До сих пор Артур бессмысленно и безмолвно смотрел на свою невесту, ничего не понимая. Но вдруг очнулся, прыгнул к ней, обхватил за плечи:

— Мариночка, почему ты здесь сидишь? Зачем ела эти поганки? А?

Она улыбнулась снисходительно, как ребёнку-несмышлёнышу:

— Артур, ты знаешь танец игривого мухомора?

— Нет.

— Давай научу. Мужчины, и вы примыкайте.

— Борис, вызывай «скорую», — вполголоса сказал Рябинин.

Марина сделала какое-то па, но пошатнулась и чуть было не рухнула на руки Палладьева. И тогда прозвучал скрипучий, но громкий и режущий голос Мамадышкиной:

— Ребята, кончай базар! И попрошу освободить помещение.

— Девка, ты грибов объелась? — фыркнул в усики майор, как заправский морж.

— Гражданка Мамадышкина, в помещении проводится обыск, — растолковал следователь.

— Где ордер?

— Он не нужен, потому что здание временно бесхозное, нигде не числится, хозяина не имеет… Ордер предъявлять некому.

— Мне!

— Мамадышкина, вы всего лишь сторож…

— Ошибаетесь, следователь. Я хозяйка!

— В смысле, исполняете обязанность хозяйки…

— Нет, я собственница, и коттедж мой.

Рябинин пожал плечами: ему надоело удивляться правовой безграмотности людей. Капитан сдержанно фыркнул, майор несдержанно рыкнул. Рябинина удивил не смысл её заявления, а самоуверенно-нагловатый тон. Похоже, грибами она кормила не только Марину, но и сама ела.

— Мамадышкина, собственник, гражданин Сомов, погиб, и коттедж будет принадлежать наследникам.

— Значит, мне, — рассмеялась Антонина.

— Мамадышкина, не гони порожняк, — осадил её майор.

— Наследники — это родственники или супруга, — уточнил Рябинин.

— Я супруга!

— Кого? — не понял капитан, а вообще-то и никто не понял.

— Я жена Сомова.

— На озере поженились? — начал злиться майор.

— Нет, в ЗАГСе.

Палладьев хохотнул, но так слабо, что поперхнулся. Этот хохоток почему-то неприятно кольнул Рябинина. Нет, не хохоток, а манипуляции Антонины. Из рукава, как фокусник, она извлекла документ и сперва махнула перед глазами милиционеров, а затем сунула под нос Рябинину. «Свидетельство о браке». Там удостоверялось, что гражданка Мамадышкина вступила в брак с гражданином Сомовым.

Значит, приятель Сомова перепутал девиц?

— Не может быть, — тихо изумился майор.

— Это почему же? — уже крикливо изумилась Мамадышкина.

— Фальшивка, — заключил Палладьев.

— А ты проверь, — посоветовала Антонина.

— Не фальшивое, — заступился за неё Рябинин, — всё проще… Она обольстила богатого провинциала, женила на себе и стала наследницей.

— Так поступают тысячи баб, — усмехнулась Мамадышкина.

— Но не убивают.

— А чем я убила: пулей, ножом, сковородкой?

— Наркотическими грибами.

— От них не умирают.

— Но можно одуреть, утратить координацию и утонуть. Его, в сущности, утопила.

— Насильно есть не заставляла. Вон Марине они даже нравятся…

Марина с Артуром стояли в стороне, и, казалось, не имели к этой истории никакого отношения. Но они входили в составленное Рябининым уравнение. И вдруг выпали из него, как ненужные величины. Так не должно быть. Или он допустил ошибку?

В этой грибоварочной комнате — вернее в камере — пахло не сухими травами, а дезодорантом, который, видимо, отбивал дух поганок. Похоже, его крепость и мысли отбивала. Сейчас тут бушевали взгляды, как незримые клинки.

Майор с капитаном смотрели на Рябинина, ожидая следственного озарения. Марина смотрела на всех сразу, вернее, сквозь всех. Артур смотрел на Марину не менее безумным, чем она, взглядом.

Но в перекрестии взглядов горели два: неотрывно и проникающе друг в друга. Рябинин в Мамадышкину и Мамадышкина в Артура.

Маленькие немигающие глазки Антонины стали глазищами, да так и остались немигающими. Следователь пытался в них что-то разглядеть. Вернее, не разглядеть — он уже разглядел, — а понять. Там смешались злость и нежность. Злость в её положении понятна, а нежность?

Она же смотрит на Артура…