Опасная любовь. Засекреченный пикник

Тогда начинать надо с неё, с продвинутой. А где? В прокуратуру не вызовешь, да может и не пойти без повестки. Я вспомнил, что числюсь соискателем в педагогическом институте, хотя до сих пор ничего не соискал. Начал писать диссертацию на тему «Поведение школьников в экстремальной ситуации». Разумеется, не написал, заваленный этими самыми экстремальными ситуациями. Возможно, я до сих пор не отчислен.

В прокурорских материалах были все адреса и телефоны. Когда Палладьев ушёл, я стал названивать. В школе мне сообщили, что она больна. Но я-то знал характер её болезни и набрал домашний номер:

— Здравствуйте, Тамара Леонидовна. Ваш телефон мне дали в школе. Я пожилой юрист и пишу диссертацию приблизительно на такую общую тему: «Проблемы нравственности и морали в современной литературе»…

— Ошиблись, — перебила она.

— Вы не Тамара Леонидовна?

— В современной литературе нет ни нравственности, ни морали.

Нет, я не ошибся. Чтобы охаять всю современную литературу, надо быть сильно обиженным на общество.

— Тамара Леонидовна, вот об этом я и хотел поговорить.

— Когда?

— В любое время.

— Где? В школу я не пойду.

В школу не пойдёт, в прокуратуру тоже, ко мне на квартиру тем более… В библиотеку пригласить? Там не поговоришь. На площадь под часы?

— Приходите ко мне, — неожиданно предложила она.

3

Я не мог понять, что в её квартире мне кажется необычным. Обилие книг? Но она учитель литературы. Тетради и папки? Конспектирует, проверяет. С мебелишкой скудно? Просто завалена теми же книгами.

Меня хозяйка усадила в свободное кресло, похожее на распахнутый книжный том.

— Вы юрист? — спросила она, видимо, постеснявшись потребовать документ.

— Да, окончил юридический факультет, — вышел я из положения, не называя своей должности.

— Почему вас заинтересовала нравственность в современной литературе?

— Юриспруденция держится на нравственности.

— Я думала, на законах.

— Да, а законы опираются на нравственность.

По дороге сюда я сомневался: прилично ли идти к женщине, даже незнакомой, с пустыми руками? Не с тортом же? И купил розу, одну, небольшую и бутонистую, чтобы можно было спрятать. Теперь я, как фокусник, извлёк её из рукава и неумело протянул учительнице со словами:

— Меня звать Сергей Георгиевич. А вас я уже знаю, Тамара Леонидовна.

Ни цветок, ни моё представление, похоже, её не тронули. Лишь мимолётная улыбка, как бы случайно севшая на её лицо и тут же улетевшая. Розу она положила на колено.

И я подумал, что роза ей не идёт, поскольку учительница похожа на ромашку: пряди светлых волос с блеском мягкого серебра, жёлтенькая простенькая кофточка…

— Тамара Леонидовна, я обратился к вам ещё и потому, что ваша школа православная.

— Думаете, мы сильно отличаемся от других школ?

— В смысле морали…

— Передам вам беседу со школьником о религиозных праздниках. Спрашиваю, что такое Пасха? Отвечает: это когда едят красные яйца. А масленица? Это когда едят блины. Ну а пост? Это когда ничего не едят.

Я не столько вникал в её речь, сколько всматривался в эту женщину. Как теперь принято говорить — славянский тип. Покатые плечи, голубые глаза, ямочка на подбородке, лёгкая курносинка… Ну да, ромашка, но как бы сорванная.

— Тамара Леонидовна, меня интересует влияние современной литературы на школьников…

— Вы шутите? — спросила она удивлённо.

— В моё время, например, всем девочкам нравилась Наташа Ростова…

— Она же не прикольная.

— Вы так думаете?

— Ребята так говорят.

— Вы их переубеждаете?

— Нет.

— Почему же?

— Бесполезно.

Мне бы удивиться, но, похоже, удивилась она моей наивности. Может быть, и к лучшему — наивных любят учить. Мне же требовался свободный разговор, чтобы подобраться к главному.

— Бесполезно… учить?

— Нам бесполезно обсуждать такие темы.

— Но ради этого я и пришёл.

— Ради пользы учёбы? — Видимо, она усмехнулась, но не губами.

— Тамара Леонидовна, мне нужна, правда, — взял я быка за рога.

— Сергей Георгиевич, правду говорить боюсь.

Я улыбнулся, но тоже губами. Значит, правда была? И она догадалась, какую правду я имею в виду. Не об уроках же литературы она боится говорить?

— Боитесь… почему?

— Кому эта, правда, нужна…

— Нужна! Я же пришёл за ней.

— Сергей Георгиевич, мне с ним не справиться…

Во мне ёкнуло, как щёлкнуло в переключённом приборе. Я обернулся следователем, потому что возник подозреваемый. Кто и в чём, я не знал, но он появился.

— Одной не справиться, а с помощником?

— Где они, помощники…

— Например, я.

— Шутите?

— Неужели в нём такая мощь? — Я чуть было не выдернул из кармана удостоверение, чтобы доказать свою мощь, то есть мощь прокуратуры.

— Сергей Георгиевич, оно всесильно.

— Оно?

— За него общественное мнение, чиновники, семья, мещанские вкусы…

— Тамара Леонидовна, о ком вы говорите?

— О государстве.

— При чём тут государство? — удивлённо спросил я, догадавшись, что она отвечала не на мой вопрос, а на другой, на свой.

— Теперь учитель вынужден противостоять государству.

— Каким образом? — прикинулся я непонятливым.