Опасная ложь

Непроизвольно плотнее запахиваю халат на груди, который, как назло, разошёлся слишком сильно, и от его взгляда не ускользает это.

А девчонка растягивает губы в виноватой улыбке.

— Да мы просто болтали тут с Алёной, пап.

— А ну быстро марш в кровать, Мила, — грозно командует он, глядя на дочь в упор.

Девчонка тяжело вздыхает и демонстративно закатывает глаза.

— Ну ладно, спокойной ночи, — недовольно бросает она мне, поднимаясь с пола. Поправляет свою пижаму, и горделиво уходит с кухни, громко шлепая тапочками по полу, безжалостно бросая меня наедине со своим отцом.

Вскоре её шаги затихают, Баженов переводит свой убийственный взгляд на меня, а я внезапно так робею под ним, что даже не могу заставить себя подняться или хотя бы что-то сказать.

— О чем вы говорили? — сухо интересуется он.

— Просто болтали. Ничего такого, — все же заставляю себя посмотреть ему в глаза, и натыкаюсь на ледяной, прожигающий душу взгляд.

— Ещё раз заговоришь с ней, или даже просто подойдёшь, — зловеще тихо предупреждает он. — Вылетишь из моего дома, пропахав носом землю. Ты меня поняла?

— Поняла, — отвечаю внезапно осипшим голосом. Во рту становится сухо, как в пустыне сахаре. А изнутри снова начинает нарастать эта противная дрожь.

— Иди в свою спальню.

На это я просто молча киваю, опустив взгляд.

Он не дожидается, когда я брошусь выполнять его приказ, разворачивается и уходит прочь. Но я все же нахожу в себе силы встать, и даже осмеливаюсь окликнуть его.

— Константин… Владимирович.

Он замирает, но не оборачивается, лишь слегка поворачивает голову в мою сторону.

— Как Николай? — спрашиваю, затаив дыхание.

— Жить будет, — отвечает он после недолгой паузы.

И на душе сразу становится так легко. Несмотря даже на весь этот треш, что происходит с моей жизнью.

— А что будет со мной? — осмеливаюсь спросить. Даже если не ответит, я смогу хоть что-нибудь понять для себя из его реакции.



Но Баженов все же снисходит до того, чтобы обернуться и посмотреть на меня.

— В каком смысле?

— Почему я здесь?

— Хочешь уйти? Вали, — бесстрастно предлагает он.

— Нет, я не хочу. То есть, я понимаю, что меня убьют, если уйду.

— Понимаешь? Надо же, — он холодно усмехается. — А я уж думал совсем все плохо.

Проигнорировав его колкость, в большей степени, потому что она заслуженная, решаюсь задать вопрос, который волнует сейчас больше всего остального.

— Ты же не просто так помогаешь мне? Что от меня требуется взамен?

Взгляд мужчины снова становиться серьезным и острым, как нож.

— Сидеть тихо и не отсвечивать. От дочери моей держаться на максимальном расстоянии. По возможности не попадаться мне на глаза.

Смотрю на него и жду. Жду чего-то ещё. Ведь не может это быть весь список его требований. А как же минет? Анальный секс? Неужели в этом отношении я больше его не интересую? Или он просто считает это само собой разумеющимися вещами. Но Баженов больше так ничего и не произносит, и я понимаю, что ждать бессмысленно.

— Поняла, — тихо отвечаю, едва разлепив пересохшие губы.

— Раз поняла, иди спать, — сухо бросает он и уходит. И на этот раз я уже не решаюсь его остановить.



22

Проходит два с половиной дня с тех пор, как я поселилась в доме Баженова. За это время ничего особенного не происходит, я сижу тихонько в отведённой мне комнате, и носа из неё не показываю. Но это даже хорошо, потому что выгляжу я так себе. Как зомби из фильма ужасов. Под глазами залегли нездоровые синюшные круги, на шее темнеет страшный полукруг от удавки. Не то чтобы мне было неловко перед кем-то за свой внешний вид, но ещё раз наблюдать презрение в глазах Баженова, который вряд ли как-то по-другому может отреагировать на изменения в моей внешности, нет никакого желания. Да что там, мне вообще меньше всего на свете хочется снова видеть его, и внешность тут совсем не причем. Только это неизбежно, ведь не смогу же я провести в этой комнате вечность.

Стараюсь не думать об этом, по крайней мере, пока, чтобы не изводить себя ещё больше, но у меня плохо получается. В голове роится миллион вопросов, среди которых лидируют «Что он сделает с полученной от меня информацией о Захарове?» и «Что он сделает со мной, когда разберётся с вопросом номер один?» А самое паршивое, что я ничего не могу сделать, чтобы получить ответы на эти вопросы. Только ждать. И это ожидание, как ощущение полной безысходности и собственной беспомощности, сводит меня с ума.

Но мне ничего не остаётся. Идти к нему с расспросами я не рискну, по доброй воле точно. Поэтому сижу тихо, как он и велел. Не отсвечиваю.

Мигера приносит мне еду по расписанию, прямо как в тюрьме, строго три раза в день в одно и то же время. С лёгкой руки Милы это прозвище намертво прицепилось к ней в моей голове, очень подходит. Воспоминания о встрече на кухне с дочкой Баженова заставляют меня улыбаться. Это, наверное, самое светлое и приятное событие из всех, что происходили со мной в последние несколько месяцев жизни. Хотелось бы увидеть её разок, просто поболтать, но нарушить запрет Баженова страшно. Да и синяками своими пугать девочку не хочется.