Опасная обочина

— Еще понравится. Тот, кто попадает на эту дорогу, отсюда уже не уходит. Чем-то он держит, этот Север… колдовством каким-то.

И как бы в подтверждение этих слов и сама дорога, и окружающая ее природа чем-то изменились.

Редкий перелесок, еще как-то радовавший глаз, внезапно кончился, и впереди открылось пространство, упирающееся в красное, замутненное, по-зимнему маленькое и болезненное солнечное око. Оно, это пространство, время от времени вздымало химерические белые смерчи, раскручивающиеся произвольно там и тут и угасающие непонятно отчего. Безрадостное и призрачное, лишенное малейшей надежды на присутствие человеческого жилья, оно порождало ощущение бесприютности и тоскливой затерянности в этом холодном мире, где нет никого и ничего.

Они какое-то время ехали молча, потому что, как показалось Эдику, сколько здесь ни езди, а все равно не привыкнешь.

— Вот оно — «русское поле», — произнес наконец Алексей Иванович.

Баранчуку показалось, что он ослышался.

— Как вы сказали?

— Я говорю: «русское поле», — улыбнулся Трубников. — Так это место в шутку шофера называют. Народный юмор.

— Да-а, — подтвердил пожилой водитель, доселе не проронивший ни слова (заодно он включил передний мост). — Если уж скажут, так в точку.

Уже приближались ранние северные сумерки. Холодный воздух сгустился, призрачно-фиолетовый свет растекался по серому насту, объединяя в один тусклый монолит низкое небо и земную поверхность.

— Останови, Григорьич, — попросил водителя Трубников, — что-то ноги затекли, надо бы размяться немного, считай, с шести утра колесим.

Но ни остановиться, ни тем более немного размяться им не пришлось. Зимник вдруг превратился в бешеную петляющую ленту с глубокой и рыхлой колеей.

Водитель Григорьич снова включил ведущий передний мост, заодно переключился на низшую передачу и так заработал баранкой, что шапка чуть не свалилась с головы. Двигатель натужно ревел, их швыряло, из стороны в сторону, иной раз чуть не заваливало набок, и только истинное мастерство водителя в сочетании с интуицией или, если хотите, нюхом на лучший вариант проезда яростно и, казалось бы, безрассудно вели взбесившийся «уазик» под сень Полярной звезды.

Остановиться — означало прочно сесть. По крайней мере, так казалось Баранчуку. И когда дорога стала чуть-чуть поспокойнее, Эдик в сдержанных, но профессионально кратких словах, с восхищенным одобрением высказался о манере вождения Григорьича.

Тот в ответ лишь безразлично хмыкнул и почти с повседневным равнодушием произнес:

— Это, брат, веники. Это ты еще не видел настоящей дороги. Вот перевернулись бы разок-другой, тогда да… А здесь что?

Трубников утвердительно и одобряюще кивнул.

«Кто же он такой? — подумал Баранчук о хозяине добротного, обшитого грубой ковровой дорожкой „уазика“. — На начальника не похож. Председатель колхоза? Вполне может быть… Сейчас в кино то и дело показывают молодых современных председателей, ушедших в глубинку».

Но не суждено было в этот раз Эдику Баранчуку узнать, что подкидывает его к месту будущей работы секретарь районного комитета партии Алексей Иванович Трубников, смуглый человек высокого роста, по виду — обычный трассовик, умный, энергичный руководитель, совершающий обычную, будничную и очень утомительную поездку по одному из самых нелегких участков трассы.

Впрочем, размышления Эдуарда были прерваны вскорости самым грубым образом, потому что зимник снова стал выкидывать фортеля. Дорога снова превратилась в бешено петляющую ленту, пытающуюся безуспешно вырваться из-под цепких, повышенной проходимости баллонов «уазика», но тот держался за нее всеми четырьмя колесами и двумя ведущими мостами и неукротимо стремился вперед и только вперед…

Так они и мчались без страха и упрека, пока счастливая дорожная судьба и провидение не вынесли их к немногочисленным, но приветливым и ярким в кромешной тьме огням жилгородка сто тридцать первой механизированной колонны, успешно руководимой строгим начальником товарищем Стародубцевым.

А назавтра Эдуард Баранчук, отстажировавшись всего лишь полдня, приступил к совершенно самостоятельной работе. В самом непродолжительном времени он проявил себя настолько, что начальник колонны совершенно заслуженно перевел его на новую машину, на которой Эдуард и подавно стал творить чудеса, ставя рекорд за рекордом, намного перекрывая сменное задание.

Он очень быстро вышел в число самых передовых водителей, и это несомненно грело его душу. У него были настоящие товарищи, и он им отвечал безусловно верным дружеским расположением. В конце концов появилась женщина, которая пусть пока и не вошла в его жизнь, но которой он тайно симпатизировал и несомненно чувствовал ее приязнь по отношению к себе…

Короче, все было бы хорошо и жизнь бы радовала Эдуарда Никитовича Баранчука и доставляла ему полное удовлетворение, если бы не «проклятое прошлое», висящее как дамоклов меч над всяким его достижением, над каждой его удачей.