Опасная обочина

— Лучше бы сказала спасибо за мою доброту, — проворчал требовательный, но принципиальный инструктор. — Стажер должен быть тихим, исполнительным, и покладистым. Знаешь, как в старину сапожник подмастерье учил?

— Как?

— Дратвой, — с напускной суровостью произнес инструктор. — По одному месту.

Пашка плохо представляла себе, что такое дратва, но конечный смысл подобного обучения был ей ясен.

— Бить женщину, — сказала она, и в ее голосе прозвучала нравоучительная нотка, — недостойно настоящего мужчины. Ты ведь настоящий мужчина, Баранчук?

— Я-то настоящий, — ничуть не сомневаясь, подтвердил Эдик, — потому-то при случае и навешаю.

Пока они так препирались, встречный МАЗ приблизился настолько, что его хозяину в свете фар, переключенных на ближний свет, предстало потрясающее зрелище: Пашка за рулем баранчуковского МАЗа, а сам Баранчук — на пассажирском сиденье. Изумленный водитель, приоткрыв рот, даже слегка притормозил, намереваясь выяснить причину столь необычного явления, но, видимо, передумал и отправился дальше по своим шоферским делам, размышляя о необычности открытого им феномена.

— Позор, да и только, — с сочувствием произнесла Пашка.

— Ехай, — сказал Баранчук.

И снова в огромных колесах автомобиля, взметая снежную пыль, закрутилась маленькая пурга. Лежневка этой ночью всеми возможными цветами искрилась и полыхала, словно кто-то расколотил на ней в мелкие брызги несметное количество новогодних игрушек. Она сама бросалась под скаты МАЗа праздничной лентой и, дав полюбоваться собой, снова погружалась в темноту и холодную бесприютность долгой ночи, будто желая скрыть в ней только что возникшее волшебство и очарование. Но это на время… Потому что через четверть часа появились фары другой машины, и лежневка одаривала уже другого водителя причудливостью и праздничным блеском своего невесть откуда появившегося великолепия.

Лежневка…

Знаешь ли ты, что такое лежневка, читатель?

Нет-нет, пожалуйста, если не знаешь, то не нужно гадать и пожимать плечами, ища отгадку в корне «лежать». Это верно, но только отчасти.

Лежневка — это движение.

Лежневка — это скорость.

Лежневка — это яростно ревущие, пролетающие вихрем машины с грунтом для строящейся здесь железной дороги.

Лежневка — это прогресс.

Но… давай на минуту-другую отвлечемся от романтики, так пленяющей разгулявшееся воображение автора, и поговорим о грубой прозе жизни.

Итак, с чего бы начать?

Ну-у… скажем, с обыкновенного, известного всем, даже детям, слова «сезон».

Сезон…

Сезон — это сезон. У нас это слово, по вполне понятным причинам, ассоциируется иной раз с прилагательным «бархатный», напоминая о черноморских песчаных и галечных пляжах, где можно встретить прекрасную незнакомку. Или загорелого мужественного незнакомца с квадратными плечами и таким же подбородком. Кому — что…

Это — отпускной сезон…

Есть сезон сбора винограда. Или, скажем, других овощей.

В Индии, говорят, есть сезон дождей.

У охотников есть открытие своего сезона, и тогда в лесу на каждого одинокого зайца приходится по шесть спаренных стволов самого различного калибра.

У модниц… нет-нет, не будем выделять эту касту. Скажем так, у женщин и мужчин есть сезон ношения той или иной модной одежды.

Словом, сезонов много. Поговорим лучше о нашем сезоне… Наш сезон особенный, потому что это — другой, совершенно другой сезон. Он состоит из трескучих морозов и штормовых ветров, ветров таких, где каждый лишний метр в секунду приравнивается к одному градусу мороза. И заметь, не вверх, а вниз. И не по какому-то там Фаренгейту, а по Цельсию.

Но зато этот сезон обладает счастливым свойством наглухо сковывать реки и небольшие болота, по площади равные Бельгии, Швейцарии и графству Люксембург, вместе взятым.

Это — хороший сезон.

Это — нужный сезон. Потому что благодаря ему можно построить лежневку — дорогу из бревен, и тогда здесь пройдут и люди, и машины, и тяжелая техника, и оборудование.

Однако, возвращаясь к прозе жизни, к той прозе жизни, где нет романтически искрящегося снега, а есть леденящий норд-ост, бревна, цифры и километры, следует сказать о еще одной особенности нашего сезона. Вернее, не об особенности, а, скорее, об идентичности его с другими: он преходящ, как и все иные сезоны, как и все на свете.

Вместе с нашим сезоном, точнее, с концом нашего распрекрасного сезона, кончится и лежневка. Дорогая государству лежневка. В прямом смысле. Так вот: эти деньги вместе с затраченным трудом, вместе с бревнами и скобами безвозвратно ухнут в болото, лишь только весна-красавица ступит своей лилейной ножкой на пробившийся из-под снега ягель.

И считай, что не было лежневки — буль-буль. Но она все-таки была и выполнила свою задачу, потому что неподалеку от того места, где она была, монолитом высится насыпь, на ней лежат рельсы, по рельсам грохочут поезда — с людьми, с грузами, и прочим, и прочим…

А теперь вернемся к романтике, читатель. Автор все же уверен, что в жизни место ей есть.

Итак, на чем мы остановились?

…Сверкающая драгоценными камнями дорога привела их к месту, залитому огнями прожекторов.

Это был карьер.