Опасная охота

Я успеваю выстрелить два раза, когда третий, видя, как рушатся его спутники, соображает, что случилось, несколько раз бьет наугад из пистолета в моем направлении и прыгает в другую сторону дороги в поисках укрытия. Спрятаться он не успевает потому, что из-за противоположных кустов грохает выстрел и он скрючивается на обочине. Стрелял Игорь. Словно камень с плеч — живой. Сидящий за рулем джипа врубает заднюю скорость и начинает разворачиваться. Я поднимаюсь и бегу в его направлении. Вижу, как Сорока тоже выскакивает на проезжую часть и два раза стреляет. Мертвый водила вываливается из незапертой двери, и я поспеваю как раз вовремя, чтобы занять его место и затормозить. Не хватало, чтобы и эта телега разбилась!

— Эти готовы, — кричит Сорока, рассматривая валяющихся бандитов. — Ребята на службе рассказывали, как ты стреляешь, но я не верил, думал, что это все лапша.

— Ради Бога, давай об этом после. Нет сейчас времени на воспоминания. Где Беднов? Он успел выскочить?

— Да, но, кажется, его зацепило.

Ругнувшись, выбрав для этой цели из широкого ассортимента матюков, коим так богат русский язык, самое простенькое словосочетание (на более сложные нет времени), иду к раненому.

Беднов живой, но его состояние оставляет желать лучшего. Кроме травм, полученных при падении, у него еще, по меньшей мере, два пулевых ранения. Одно в области грудной клетки, недалеко от сердца. Но, несмотря на все, он еще в сознании.

— Говорить можешь?

Ответом мне лишь слабый стон.

— Где вы спрятали женщину?

Он опять только стонет.

— Сейчас мы окажем тебе помощь и доставим в больницу со всей возможной скоростью, клянусь тебе. У тебя еще есть шанс выкарабкаться. Только скажи, где она?

Молчание. То ли не может, то ли не хочет говорить.

— Если говорить трудно, хоть намекни, Беднов. Ты сам подумай, они ведь и тебя хотели убить вместе с нами. Если бы тебя освободить собирались, разве стали бы стрелять? Они же изрешетили всю машину. Я думаю, что это твой депутат говенный. Он не полностью доверял тебе, поэтому в твоем окружение был кто-то, который наблюдал за тобой и докладывал ему о каждом твоем шаге. Когда мы взяли тебя, он нашел способ сообщить все Федорову и тот приказал убрать тебя. Неужели ты не можешь этого понять?

Его окровавленные губы приходят в движение, как будто что-то говорит, только я ничего не слышу.

— Я не слышу, повтори еще раз, — прошу я и наклоняюсь почти вплотную к его лицу.

— Че, — улавливаю я чуть слышный звук.

— Что? Не расслышал.

— Че…

— Чезаре? — догадываюсь я. — Она на фабрике «Чезаре»?

Он чуть заметно кивает.

— Хорошо. Я все понял, — говорю ему, потом обращаюсь к стоящему тут же Игорю. — Попробуй остановить кровь, а я подгоню джип ближе.

Подбегая к автомобилю, улавливаю в ночной атмосфере звуки, очень напоминающие песню милицейских сирен. Надо спешить. Тут мне приходит в голову, а не пора ли мне избавиться от револьвера и сам думаю, что пора. Для визита на фабрику «Чезаре» у меня есть волына Беднова. Револьвер уже достаточно пострелял за эту ночь. Достаю его и кидаю в сторону речки. Именное оружие светлой памяти чекиста Пакина булькает в темную воду. Туда же летит и мобильник Гливанского. Звуки сирен между тем слышны все ближе и ближе.

Возле машины появляется Игорь и сообщает, что Беднову мы уже ничем не можем помочь. Он умер.

Перед тем как сесть в машину, Сорока, внимая моему совету, избавляется от своего «Смит и Вессона». Если что, у него есть табельное оружие.

Мы объезжаем весь микрорайон кругом, стараясь выбирать наименее посещаемые милицейскими патрульными машинами окраинные улочки, пока не выруливаем на широкое шоссе. Нужно как можно быстрее добраться до фирмы «Чезаре» пока еще жива Маргарита. Я говорю Игорю, что на тачке с помятым боком и оставленными пулями дырками мы много по городу не наездим. Он согласен со мной и говорит, что недалеко от остановки трамвая, на которой я сошел, направляясь к Харину, он, когда следил за мной, оставил свои «Жигули».

— Ты покрышки на колесах давно менял? — спрашиваю.

— Давно. А что? — настораживается он, — На моих колесах особо не налихачишь. Но я надеюсь, что погони на сегодня уже закончились.

— Да я не об этом. Это даже хорошо, что резина старая. Раз старая, значит все колеса твои целые. Понял?

— Понял.

— А машина хорошая?

— Хорошая, «семерка», на ней еще ездить и ездить.

— А вот это плохо. Раз хорошая, то ее может там уже не быть.

— Типун тебе на язык, Лысков, — ворчит Сорока, но тут вдруг спохватывается. — Осторожно, впереди пост, видишь.

Видеть то я вижу, а что толку? Сворачивать в сторону уже поздно. Опоясанный с ног до головы белой светоотражающий портупеей инспектор делает нам знак остановиться. Выполнять приказ я не собираюсь, но чтобы сбить его с толку и выиграть время слегка сбрасываю скорость и включаю левый поворот. Сорока заметно волнуется. Понятное дело ему не очень хочется, чтобы его начальство узнало, что он раскатывается по ночному городу в побитом джипе, на который ни у него, ни у меня нет документов.