Опасная профессия

20 или 21 июня меня вызвали в отдел международного сотрудничества Министерства высшего образования к Ю. С. Самохину, ведавшему делами США. Он сказал, что моя поездка на Геронтологический конгресс, очевидно, не состоится. Причины мне не объяснили. Самохин порекомендовал заблаговременно известить об этом моих американских коллег, копии приглашений лежали в моем деле. Он сказал, что я должен в качестве причины указать занятость, болезнь или семейные обстоятельства. Я ответил достаточно прямо, что никаких отказов от приглашений я посылать не буду. На следующий день я попросил аудиенции у министра, но был переадресован к его заместителю профессору М. А. Прокофьеву. В качестве причины Прокофьев назвал задержку в передаче моего выездного дела в Выездную комиссию – нужно было сделать это не менее чем за два месяца до отъезда. Это объяснение меня не удовлетворило, я знал, что дела моих коллег из Киева уже рассматривались в ЦК КПСС. Объяснение отказа от поездки я должен, по рекомендации Прокофьева, взять на себя, сославшись на болезнь. Я ответил, что напишу только правду. Прокофьев пришел в негодование и заявил, что «честный советский ученый никогда не станет обвинять перед иностранцами государственное учреждение». На этом мы расстались. Однако Прокофьев сразу позвонил ректору Тимирязевской академии и распорядился применить по отношению ко мне «воспитательные меры».

На следующий день я подготовил докладную записку на имя секретаря ЦК КПСС М. А. Суслова, которую отвез в Приемную ЦК КПСС на Старой площади. Ответа не последовало. После этого я послал заказное экспресс-авиаписьмо Натану Шоку, дополнив его международной телеграммой. Я сообщил Шоку, что Министерство высшего образования, необходимая инстанция для оформления зарубежных поездок, отказалось от оформления моей поездки в США. Я попросил его аннулировать сделанную Геронтологическим обществом оплату моего полета в США. Как мне было известно, бельгийская авиакомпания «Сабена» уже забронировала для меня билеты, получив платежные гарантии на тысячу долларов. Но Натан Шок тоже не сдавался. В начале июля я получил от него письмо, в которое была вложена копия его обращения к министру высшего образования СССР.

Между тем мой доклад (двадцать страниц английского текста) был готов и отпечатан на машинке. Теперь нужно было найти надежную оказию для его отправки в США. Удача в этом деле пришла случайно. C 1956 года официальная политика поощряла связи советских ученых с иностранными коллегами. В Москве стали регулярно проводиться международные симпозиумы и конференции. Создавались общества дружбы с разными странами. Я уже был членом общества дружбы «СССР – Великобритания» и иногда ходил на его заседания, которые проводились в знаменитом особняке на улице Калинина, недалеко от Государственной библиотеки им. Ленина. В этом уникальном здании с 1959 года располагался Союз советских обществ дружбы с народами зарубежных стран (ССОД), в который входило уже больше сорока обществ. У меня был членский билет этого Союза. Раз в неделю я обычно до вечера работал в Ленинской библиотеке. Там была очень плохая столовая, почти без выбора блюд, поэтому в свой библиотечный день я ходил обедать в здание ССОД с небольшой, но отличной столовой-буфетом и комнатой отдыха с удобными креслами. Как я сейчас понимаю, ССОД превратил построенный в мавританском стиле особняк Морозова в копию типичного английского клуба. Иностранные ученые, которые нередко бывали в Ленинке, тоже приходили сюда на ланч или на ужин. К тому же здесь можно было почитать некоторые зарубежные газеты и журналы.

В последней декаде июля, отдыхая там после ланча в библиотеке, я увидел неподалеку в кресле профессора Честера Блисса (Chester Bliss), с которым был знаком с 1954 года. Он тогда выступал с лекцией в Московском обществе испытателей природы (МОИП) по проблемам биологической статистики. Председатель секции геронтологии МОИП, зоолог, профессор В. В. Алпатов был другом Блисса. Алпатов в 1927–1928 годах работал в США по стипендии Рокфеллера. Ч. Блисс был создателем Международного биометрического общества. Он в молодости занимался генетикой и работал в лаборатории Моргана. В 1936–1938 годах Блисс работал в Ленинграде во Всесоюзном институте защиты растений. Он дружил с Николаем Ивановичем Вавиловым и в 1954 году в беседах со мной расспрашивал о его судьбе. Блисс знал русский язык, но сейчас мой английский оказался лучше его русского. Во время беседы я рассказал ему про свои проблемы с конгрессом по геронтологии и спросил, не смог бы он взять текст доклада и отправить его в США Натану Шоку. Блисс без всяких колебаний согласился помочь. Мы договорились, что я привезу ему рукопись в гостиницу «Метрополь». Встречу назначили в ресторане, открытом для всех через вход на площади Революции.