Опасная профессия

Лев Копелев, писатель-литературовед, близкий друг Солженицына и Твардовского, выехал в ФРГ в ноябре 1980 года по приглашению Генриха Бёлля для чтения лекций и работы в архивах. Копелев был также другом Владимира Лакшина, Роя и моим, и я несколько раз писал о нем в предыдущих главах этих воспоминаний. Сомнений в том, что его лишат советского гражданства, не могло быть. И случилось это очень быстро и без всякого предлога. Необычным было лишение гражданства и жены Копелева – при отсутствии каких-либо поводов. Возможно, что по каким-то признакам и по переписке для КГБ стало очевидным, что Копелев и его жена Раиса Орлова могут неожиданно вернуться в Москву. В письме от 5 февраля 1981 года Рой писал:

«Посылаю сегодня бандероль с вырезками и двумя подписными изданиями: “Ведомости Верховного Совета” и “Сборник постановлений”. В одном есть Указ о лишении Копелева и Орловой гражданства… В литературной среде говорят, что Копелев в ФРГ чувствует себя не очень хорошо. Немецкое издание его книги “Хранить вечно” имело небольшой тираж. Книга “И сотворил себе кумира…” пока не переводилась. И Лев и Рая очень интересны как люди, собеседники и публицисты. Но литераторы они слабые. Копелев, наверное, лучший в СССР специалист по немецкой классике. Но в Германии русские эксперты по Гёте, Гейне, Шиллеру или Брехту вряд ли нужны…»

Книги, о которых писал Рой, издавались на русском в США издательством «Ардис». Тиражи не превышали 1000 экземпляров.

Положение Копелева в ФРГ осложнялось и тем, что его жена Раиса Орлова, специалист по американской классике, не знала немецкого языка. Однако в Москве у них не было никаких перспектив. Копелева исключили из КПСС еще в 1968 году за подписание протеста против вторжения в Чехословакию. В 1977 году за письмо в защиту А. Д. Сахарова его исключили из Союза советских писателей. Это означало полную невозможность печататься и потерю всех заработков. Льву Зиновьевичу было уже 68 лет, Раисе Орловой – 62. Пенсии у них были очень скромными. Но и отъезд в эмиграцию для человека в возрасте 68 лет тоже создавал множество проблем, прежде всего финансовых и жилищных. Жизнь в ФРГ требовала значительно больше денег, чем в СССР. После нескольких лекций в разных городах ФРГ супруги действительно собирались вернуться в Москву. Теперь этот путь был им отрезан.

До 1980 года у меня с Львом Зиновьевичем была довольно регулярная переписка. Он отправлял свои письма и статьи для публикаций с оказиями или через диппочту посольства ФРГ в Москве. Я отвечал заказными или тоже через диппочту, а также с оказией. Копелев активно сотрудничал с Роем в публикации самиздатного альманаха «Двадцатый век» в 1975–1977 годах, и я получил тогда несколько его очерков. Три больших очерка, один из них с полемикой по поводу солженицынского «Письма вождям Советского Союза», я смог опубликовать в английском, немецком, французском и итальянском изданиях альманаха и послать через Роя автору небольшую сумму долларов. Через Роя я посылал Копелеву разные книги и иногда лекарства. Я ожидал, что Лев Зиновьевич мне позвонит из ФРГ или напишет. В ФРГ я бывал два-три раза в год, обычно для участия в конференциях и симпозиумах, и иногда встречался там с некоторыми советскими диссидентами, уехавшими из Москвы. Чаще всего я встречался с Германом Наумовичем Фейном, другом Роя, бывшим школьным учителем русской литературы и специалистом по Толстому. Он свободно, с детства, владел немецким. В 1975 году Фейн эмигрировал в Израиль, а затем, не без трудностей, переехал в ФРГ. Здесь он тоже стал преподавать русскую литературу, но уже в Гейдельбергском университете. Много лет Фейн не мог получить паспорт гражданина ФРГ, так как не был этническим немцем. Он часто публиковал свои статьи, рецензии и очерки в русской эмигрантской прессе, выбрав для этого псевдоним Герман Андреев. У меня с Германом Наумовичем установились дружеские отношения и регулярная переписка, и он два раза, приезжая с женой в Лондон, останавливался в нашем доме.