Читаем Опасная профессия полностью

Да, не самый ангельский был у Алексея Ивановича характер. Но он очень любил нашу профессию и очень высоко ее ставил, он любил журналистов, особенно тех, кого называл «первачами». Надо было слышать, как взволнованно и тепло говорил он о Любе Ивановой, о Семёне Гарбузове, Толе Аграновском, Татьяне Тэсс, Евгении Кригере, Нине Александровой, Натэлле Лордкипанидзе и многих других, кого ценил. Но да, не терпел тупости, непрофессионализма, вялости и медлительности. Сталкиваясь с этим, вспыхивал, не всегда умел сдержать своё раздражение, и кому-то порой доставалось больше, чем «по заслугам». Что сказать? Он был страстный человек.

Как я по Японскому морю ходил

Новосибирск. Последний город, где Н. С. Хрущев завершает серию так называемых Совещаний по сельскому хозяйству. Мы, бригада известинцев, сопровождающая его с самого начала этой серии, чуть ли не с Украины (точно помню, что были в Воронеже, а потом в Москве), тоже вроде бы заканчиваем работу. Вымотались к этому времени, надо сказать, изрядно. Работали по такому принципу: один слушает и вручную (магнитофонов у нас еще не было) записывает речь очередного оратора, второй проверяет в группе ЦСУ цифры и редактирует текст предыдущего оратора, а третий уже диктует свои записи по телефону стенографисткам. Изматывающий конвейер. Точно помню, что так работали, по крайней мере, в Москве, потому что там, завершив работу, садились в машину и ехали в редакцию, а у вахтера уже лежал отпечатанный номер с нашим отчетом.

Ну, это детали, а суть в том, что в Новосибирске мы уже чувствовали себя почти дома, я и Вася Давыдченков, входившие в эту команду. Васе, корреспонденту по Кемерово, и мне, корреспонденту по Алтайскому краю, до дома оставалось 2030 минут лёта на ИЛ-14.

И вдруг зав. сельхозотделом Петр Алексеевич Анчихоров, возглавляющий бригаду, говорит нам:

— Да, это последнее совещание с участием Никиты Сергеевича, он возвращается в Москву, я лечу с ним, но в Хабаровске состоится еще одно такое же совещание, проводить его будут Воронов и Полянский. Вы летите с ними. Волков замещает меня, в Хабаровске к вам присоединится собкор Ефрем Буньков.

Мы с Васей дружно взвыли. Доказываем начальнику: мы же от дома улетаем, мы вымотались как собаки… Бесполезно. Сами понимаем, что бесполезно.

Сидим рядышком в какой-то комнате у телефона, переживаем свою досаду. Потом я тихонечко беру трубку этого телефона и заказываю Москву, номер Лидии Ивановны Буданцевой, заведующей корреспондентской сетью. Вася недоумевает. Я только наспех рассказываю ему о своей идее, он только успевает сообщить мне, что я сошел с ума, как нас соединяют с Москвой.

Говорю уже в трубку:

— Лидия Ивановна! Нас прямо от дома посылают к черту на кулички — в Хабаровск, а мы уже выжатые лимоны.

Ну, и все в этом духе, мол, не хотим лететь вусмерть! Она начинает меня уговаривать, мол, ясно, что никого другого на это дело уже не снарядишь.

— Да понимаем мы! Поэтому у нас просьба: коль засылают в такую даль, разрешите уж сделать еще шажок и доехать до Владивостока! Зачем? Ну, очень хочется выйти на берег Тихого океана, глянуть на него!

— Александр Иванович! Не могу я сама разрешить. Это надо согласовывать с Аджубеем.

— Согласовывайте с Аджубеем! — говорю это вслух, чтобы Вася слышал. И добавляю:

— Еще скажите бухгалтерии, чтобы нам перевели во Владивосток сотни по полторы! Поиздержались мы…

Вижу, как Вася на глазах бледнеет:

— Сашка, вот прямо сейчас нас и уволят. Прямо сейчас Алексей Иванович скажет — гнать этих нахалов в шею!

Вася не зря волновался: наш главный редактор был крут. Слышу, что Лидия Ивановна разговаривает с ним по телефону. Потом обращается ко мне:

— Алексей Иванович спрашивает, сколько дней вам нужно?

— Три!

Буквально через минуту:

— Алексей Иванович дает пять дней!

Едем!

Уже много позже я узнал знаменитую формулу Феди Бурлацкого: Выезжая в чужую страну, надо быстро найти, кому можешь там сесть на шею. Журналистам моего поколения это очень понятно: командировочные были не велики, а своей валюты вообще не существовало. Мы с Давыдченковым в то время еще не знали сей замечательной формулы, но, по сути, обсуждали дорогой именно это применительно к Владивостоку: надо где-то добыть машину, кого-то избрать гидом, чтобы все хорошо показал. Я предложил адресоваться к адмиралу, командовавшему Тихоокеанским флотом: слышал о нем много хорошего, а ведь в его распоряжении столько всего плавающего, что не может он нам отказать в том, чтобы прокатить по «своему» океану.

Остановились в какой-то гостинице, большой, но по-советски задрипанной, грязной, с хамским персоналом. Поругавшись там со всеми, отправились к председателю крайисполкома. Я сразу произнес персонально для него, примерно, такую речь:

— Вы любите называть Владивосток восточными воротами страны. Ну, а ворота города — это гостиница. Так вот, более заср… простите, задрипанных ворот мы еще нигде не видели!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное