Читаем Опасная профессия полностью

Нет, передо мной было не то огромное колесо, которое видел в кино и на картинках. Маленький круглый автоматический штурвальчик, меньше донышка сковородки, в верхней части — шкала. По команде капитана — сам моря не видел — крутил колесико, меняя курс.

— Медленно катиться вправо!

— Есть, медленно катиться! — А сам ржу и добавляю что-то по поводу того, куда «катиться». И опять по кораблю пророкотал смех.

Около меня стоял настоящий штурвальный. Я предложил ему разделить обязанности: мол, я буду крутить колесико, а ты — отвечать капитану. Он говорит, что так не положено. Пока торговались, я как-то упустил из поля зрения нолик, который там, на шкале, служит точкой отсчета градусов. Покрутил в одну сторону — нет нолика, покрутил в другую — тоже нет. В голову пришла гениальная мысль: крутить в одну сторону до тех пор, пока он не появится, ему же некуда деваться! Так и сделал. Тогда с мостика по трансляции услышал отчаянный вопль Васи Давыдченкова:

— Сашка, балда, корабль потопишь!

Мне как-то и в голову не пришло, что корабль в это время выписывает крутую дугу! Ну, разорвалась в уме связь штурвальчика с движением корабля, тем более что я, как уже сказал, ничего не видел, ни моря, ни берегов.

В завершение этого обучения новой профессии капитан объявил мне благодарность за отличную службу. Сказал, что из меня получится настоящий штурвальный, только надо плавать подальше от берега, где больше простора для любых маневров.

Когда я снова вылез на мостик, мы подходили к берегу, к какому-то причалу. Я вякнул:

— Уже приплыли?!

— Саша, плавает то, что знаешь, в проруби. А мы пришли, моряк ходит по морю.

Пока ответить мне было нечего, но какая-то озорная мысль в голове уже мелькнула. Когда, высадив одного начальника заставы, мы отходили от берега, я спросил капитана:

— Феликс, что там сигналят флажками?

— Счастливого плавания!

— Это кому?

— Мне! — в ответе я не сомневался, капитан не скажет «коллективу корабля» (смешно, между прочим, звучит) или кораблю, он всегда идентифицирует корабль с собой.

— Так Феликс, значит, ты это. То, что плавает?!

И опять хохот по кораблю. Тут уже я спросил, почему они — экипаж, начальники застав, которых развозим, хохочут? Феликс ответил, что он специально включил трансляцию нашего трепа по всему кораблю, чтобы народ не скучал. По просьбе ребят рассказать новые московские анекдоты начали трепаться во всю силу. Я в то время как раз анекдоты собирал, записывал их, к чему меня побудила случайно попавшая в руки книжка последних годов 19 века, поэтому не одни сутки подряд мог рассказывать байки, не повторяясь.

Утром следующего дня проснулся с каким-то непонятным чувством дискомфорта. Спал, между прочим, в авоське или, может, гамаке, приделанном к внутренней боковой стенке корабля. Дискомфорт явно возникал оттого, что-то ноги мои задирались много выше головы, то я оказывался в своей авоське почти стоя. Килевая качка. Да еще и с боку на бок валяло. Поднялся поскорее, но стены вокруг меня тоже упражнялись в изобретении оригинальных поз, словно пытаясь выйти из трехмерного пространства в четырехмерное или даже пяти — черт их знает, но от этого здорово мутило, ну, и вчерашний спиртик, враг «унутренний», видимо, тому способствовал. Захотелось на воздух. Около трапа меня остановили матросы и ловко облачили в очень удобную и теплую куртку, штормовкой она, кажется, называется, упаковали аж с головой. Это оказалось совсем не лишним: к моему удивлению, в противоположность вчерашнему вечеру сегодня шел снег, дул сильный ветер, а кораблик наш, как попало, швыряли здоровенные волны. Шторм с метелью. И на палубе меня продолжало мутить. Я вспомнил вычитанный где-то рецепт спасения в такой ситуации: встать посредине корабля и переваливаться с ноги на ногу, делая вид, будто это ты раскачиваешь корабль. Попробовал — просто замечательно, муть сразу прошла. Стою, качаю. Качаю и качаю. Через некоторое время мысль: и сколько так трудиться? До вечера, когда придем в порт?

Родилась другая идея: клин вышибать клином. Где больше всего качает? На носу, туда и пойдем. Хватаясь за накрытые брезентом ракетные установки, добрался до корабельного носа. Ухватился за флагшток — стою. Меня поднимает выше, выше, И я уже смотрю в небо. Потом пол начинает уходить из-под ног, вместе с ним и я, кажется, бесконечно проваливаюсь в бездну. А надо мной грозно вырастает очередная волна — выше, выше, уже метра три на до мной, а потом рушится на корабль, обдавая меня брызгами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное