Опасная профессия

Впоследствии я еще раз использовал этот образ — в «Литературной газете», в дискуссии, как бы развивая его применительно к перестройке. Теперь, говорил я за «круглым столом», наша экономика напоминает машину, которая стоит, а вокруг мотора расположилась куча экономистов и управленцев, и все крутят гайки — совершенствуют, перестраивают мотор. Только они не договорились между собой, что же делают, и один перенастраивает бензиновый двигатель на газ, другой пытается превратить его в реактивный, а третий просто приспосабливает к тому, чтобы перейти с 93-го бензина на 76-ой. Но в этот раз сравнение нашей экономики с автомобилем никого уже не могло шокировать. Когда же статью публиковал Зародов, он отдавал себе полный отчет в том, что только за это может поплатиться местом редактора или получить партийное взыскание. Не говорю уже о первом после долгого замалчивания упоминании имени Венжера. Однако обошлось. Потому что все же это было время, когда происходили еще не очень заметные, порой даже скрытые от публики перемены, шло активное обсуждение экономических проблем.

Мы начали в газете, еще до мартовского пленума ЦК, сразу четыре дискуссии, по четырем направлениям, которые как-то переплетались, сливались и в конечном итоге вылились в единую дискуссию об экономических механизмах хозяйствования. Обсуждали запретные темы развития оптовой торговли, писали о цене на землю, о способах материального стимулирования, о сочетании товарно-денежных отношений и планового регулирования с помощью «экономических рычагов» — одна статья шла за другой. И почти каждая из них оборачивалась для Зародова серьезными переживаниями. Раздавались сердитые звонки, высказывались замечания и предостережения, когда он встречался с партийными и хозяйственными руководителями на заседаниях Совета Министров РСФСР, партийных активах, на Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Иногда эта критика звучала в резкой форме, и дух ее, конечно, был один — все сводилось к тому, что мы пропагандируем капиталистические методы хозяйствования или хотим «рыночного социализма». Но это уже не было единственной реакцией на такие публикации, повторяю, уже в это время шла подготовка к мартовскому пленуму, который стал событием в истории, по крайней мере, нашего сельского хозяйства, да и в экономическом развитии страны вообще. А может быть более всего — в развитии общественного сознания, мышления хозяйственников. Зародов чувствовал, что наряду с постоянной критикой, наряду с нажимом со стороны одних людей, он испытывает поддержку со стороны других. И, наконец, настал день, когда прозвучал доклад Брежнева о неотложных мерах развития сельского хозяйства. Это была, по-моему, высшая точка в развитии той реформы, верх смелости, даже сентябрьский пленум по промышленности, более основательно разработавший программу реформ, по сути, в теоретическом смысле не дотягивал до мартовского. Да, но только вот сейчас-то ясно, что в доклад Брежнева его создатели много чего напихали, сам он произнес его, далеко не испытывая симпатии к изложенным в нем идеям, и они, эти идеи, так и остались только на бумаге. Поговорили, пошумели о реформах, но вся система хозяйствования оставалась прежней. А уж после сентябрьского начался откат от реформ все дальше и дальше.

Но тогда-то мы были полны иллюзий. Накануне пленума, совсем незадолго, мы опубликовали двойной «чердак» — то есть весь верх внутренних полос был занят одной статьей — «Проблемы сельской экономики». В ней подводились итоги всех дискуссий и в концентрированном виде излагались предложения по совершенствованию «экономических методов хозяйствования». Зародов очень волновался по поводу этой публикации. Я же после завершения работы над статьей оказался в больнице из-за крайнего переутомления. Когда шла статья, я попросил спецкора отдела Светлану Ярмолюк дать почитать ее Лисичкину — для перестраховки. Он выразил свой восторг и особо обратил внимание на одну фразу: «дать «поработать» закону стоимости, смелее отдавая предпочтение торговле перед распределением». Сколько его лупили за один этот закон стоимости! Неужели Зародов осмелится это опубликовать?