Опасная профессия

Светлана имела неосторожность сказать Константину Ивановичу, что молодец, мол, он — не смутившись, подписал статью, как есть, даже со всем тем, что там есть смелого. «Чего же смелого? — спросил Зародов, — что ты имеешь в виду?» Она рассказала, что Лисичкину уж очень понравились некоторые положения статьи. Зародов вцепился в Светлану: какие именно? Он почувствовал вдруг, что его подстерегает что-то такое, чего он не понимает. Он, кстати, не раз говорил, дескать, мало что понимаю в экономике, и вы не подводите меня. А тут прямо сообщают, что в столь принципиальной статье, публикуемой накануне пленума, есть нечто, имеющее то ли скрытый, то ли чересчур крамольный смысл. Он буквально допекал Светлану, чтобы сказала, какие это фразы, а она, уже поняв, что их могут просто вычеркнуть, теперь молчала, как партизан. К счастью я в это время позвонил ей из больницы и, узнав обо всем, тут же связался с Зародовым, сумел уговорить его, что ничего там такого особенного нет, а известинцы могут выражать восторги по поводу того, что мы в «Советской России» уже сто раз публиковали.

Статья не вызвала неприятностей. Напротив, снова Константину Ивановичу позвонили Воронов и Полянский и попросили дать обстоятельную записку по результатам наших дискуссий с конкретными предложениями к пленуму ЦК. И мы такую записку дали.

Зародов потом рассказывал, как он сидел на пленуме, слушал речь Брежнева, выступления и думал: «За что же меня раньше били-то, за что мне столько синяков наставили? Оказывается, мы во всем были правы, во всем нашли верные подходы, сейчас они одобряются и высшим руководством, и участниками пленума, так за что же я столько тычков перетерпел?»

После пленума у нас состоялось партийное собрание. Зародов выступил очень взволнованно, немного торжественно, говорил, как здорово сельскохозяйственный отдел провел всю эту дискуссию, как здорово, что целых шестнадцать наших предложений (это по его подсчетам) было принято и непосредственно вошло в документы пленума. Он всячески превознес тогда наш отдел и даже предложил меня премировать. Я считал, что правильнее отметить весь отдел, а коль нет средств на премирование всех, то просто отметить благодарностью. Так и сделали, что имело даже некоторые последствия, о которых расскажу дальше.

Конечно, я понимаю теперь: не было такого, чтобы непосредственно наши предложения были включены в решения пленума или доклад, хотя возможно, что кто-то этими материалами так или иначе воспользовался. Главное в том, что идеи, которые мы пропагандировали, витали в воздухе, их высказывали многие. Мы были среди тех, кто правильно уловил ход событий. Но естественно и то, что мы торжествовали, естественно, что немного даже преувеличивали свою роль в происшедшем, хотя и не сознательно преувеличивали. Нам казалось, что действительно приняты наши предложения, и мы испытывали даже ощущение счастья. Правда состояла в том, что в период до и сразу после октябрьского пленума ЦК (1964 года, свалившего Хрущева) «Советская Россия» была одной из немногих газет, которые смело выступали по экономическим проблемам. Другие органы печати стали браться за острые и опасные темы уже ближе к самому пленуму, когда их редакторы уже знали, что там готовится.

А Зародов, приехав домой с того партийного собрания, почувствовал себя плохо. Вызвали неотложку, оказалось — страшнейший инфаркт. Он все вынес в процессе самой борьбы, вынес и критику, и подначки, и угрозы, не вынес момента расслабления после борьбы, расслабления человека, который понял, что он, в общем-то, выиграл. Так он объяснял это сам, хотя порою вроде бы в шутку, но в связи с серьезными поводами, говорил:

— Это ты мне первый инфаркт сделал!

Наверное, надо сказать, что сложность его положения была во многом связана с конфликтом двух главных лиц в руководстве Российской Федерации: Кириленко, фактически возглавлявшим в то время Бюро ЦК КПСС по РСФСР (формально председателем его в 1964-66 годах был Брежнев), и Вороновым, Председателем Совета Министров республики. Они не просто дискутировали, они боролись за свое положение в системе власти, за близость к главному властителю, и потому борьба была жесткой.

Сейчас много говорят и пишут о противоборствующих кланах в высшем руководстве, связывая это с рождением рынка, коррупцией, мафией. Как будто все это неожиданно возникло, чуть ли не вчера. Наивно. И кланы существовали в те «социалистические» времена, и борьба между ними шла беспощадная, как «стрельба на поражение». Зародов в силу убеждений и каких-то традиций, прежних контактов, был на стороне Воронова, часто пользовался его поддержкой, сам ему что-то подсказывал, и Кириленко считал его своим противником.