Вторая волна экономической мысли медленно поднималась после ХХ съезда партии, не все сразу оправились от вынужденного молчания, но оправились. Это было уже, строго говоря, не одно поколение-люди старшего возраста, такие, как Немчинов, Новожилов, Леонтьев, Бирман, Венжер, но как раз тогда появился и молодой Лисичкин, который, на мой взгляд, сразу занял позицию на острие общественной и научной мысли. Стали известны и другие молодые имена. Здесь не назвать всех, не стоит и пытаться определить место каждого. Но люди этой волны тоже сказали свои ключевые слова, хотя и не новые, но по-новому вписанные в контекст современной им реальности: «закон стоимости как регулятор экономики», «товарно-денежные отношения», «работа на себя», то есть преодоление новой отчужденности производителя, возникшей на основе огосударствления производства. Они подготовили теоретическую базу для реформ 1965 года, загубленных, но давших импульс общественной мысли, ее созреванию к реформам перестроечных и постперестроечных времен.
В «братских социалистических» странах были свои имена. Возникали международные контакты, сыгравшие свою роль в преобразовании всего «лагеря». Этому поколению физическое существование было позволено, но его представителей подвергли политическому остракизму, общественной изоляции, которая выражалась, прежде всего, в запретах печататься, не провозглашенных, но последовательно реализовывавшихся. Лисичкин ощущал это на себе больше многих других. Я знаю это не косвенно: вместе пережили многое в «Правде», а в журналах «Вопросы философии» и «Рабочий класс и современный мир» по звонкам из отдела науки ЦК сняли наши совместные статьи. В «Центрнаучфильме» приняли и даже оплатили сценарий, но не выпустили научно-популярный фильм «Что такое колхоз?» после заключения чиновников из Министерства сельского хозяйства (жаль — не помню фамилии того бессовестного критика, который написал: «где это они увидели в современной деревне тяпку?») На «Ленфильме» тоже приняли и оплатили сценарий художественного фильма, назначили режиссера, причем хорошего, Игоря Масленникова, но тоже вдруг все рухнуло: арестовали Володю Марамзина, которого «Ленфильм» присоединил к нам как специалиста по диалогам. Его судили за то, что собирал для издания стихи Бродского, будущего лауреата Нобелевской премии, а еще напечатал в Париже свои рассказы… С перепугу «Ленфильм» не только не стал снимать наш фильм, а даже разогнал и ликвидировал Третье творческое объединение, с которым мы имели дело.
Мы смеялись с Лисичкиным, что не пробовали пропагандировать свои идеи только с помощью балета и то лишь потому, что и тут не обманули бы бдительного чиновника.
Третья волна была вызвана перестройкой, то есть с нею возникли, хотя и не сразу, условия для откровенного обсуждения экономических проблем, теоретических вопросов. Заговорили в полный голос те, кто вынужден был полтора- два десятилетия молчать, появились и новые имена. Волна экономической мысли хлынула, прежде всего, через публицистику, потому что научные книги издаются крайне медленно, а научные журналы, по-моему, были тогда самыми консервативными изданиями, иные даже ретроградскими. В них, за редким исключением, господствовала «официальная наука». Публицистика оказалась впереди и потому, что жизнь требовала отказа от догм, а, следовательно, опоры, прежде всего, на конкретные факты действительности. Но в этом же обнаружилась и слабость: осмысление этих фактов, всей новизны в общественном развитии на уровне теории оказалось как бы клочковатым, не сложилось в нечто целостное. Экономисты этой волны лишь вернулись к основным идеям прошлых поколений (что естественно, поскольку они не были реализованы), но не сказали своего нового слова. Более того, они скоро опустились (многие, во всяком случае) до какой-то завистливой и бесплодной критики следующего поколения.
А оно, четвертое, сказало просто — «капитализм». Смело, бесхитростно, многие вещи были названы своими именами, но я и теперь еще не готов судить, было ли это точно, тонко и хорошо…
Но вернемся в прошлое…