Днем льды сомкнулись вокруг нас, но к вечеру ледовая хватка ослабла. Днем к нам поднимался капитан Дэвид, а вечером наш капитан ужинал у них на судне. Рассказывает, что на бот, в котором находился один из гарпунеров капитана Дэвида, напал медведь, а ружья у того при себе не оказалось, но гарпунер не растерялся, а поразил зверя, выстрелив по нему из гарпунной пушки тяжелой железякой. Весьма находчиво. Однако не сравнить со штукой, которую отколол несколькими годами ранее один наш гарпунер – историю эту можно было бы счесть невероятной, не знай я доподлинно, что это правда[134]
. Бьюкену было поручено застрелить сидевших на льдине медведицу и медвежат. Оставаясь в шлюпке, он накинул веревочные петли на шею каждому, а когда те, рыча и огрызаясь, бросились в воду и поплыли, привязал концы трех веревок к шлюпочным банкам. Весла он поднял, оставив только одно рулевое. Стоя на носу он правил шлюпкой, направляя ее к кораблю и ударами багра по головам медведей не давал им свернуть с пути. Таким образом, весь путь до корабля медведи проделали сами, таща на буксире шлюпку. Стюард, бывший свидетелем этой сцены, утверждал, что рев и раскаты хохота были слышны за милю окрест. Брезжат некоторые надежды на завтрашний день.Надежды, как обычно, не оправдались. Мы заперты в тесной расщелине, теснимые со всех сторон, куда только хватает глаз, бескрайними ледяными полями. Если льды будут продолжать нас теснить, то мы окажемся в ледовом плену, и никаких шансов на успех уже не останется. Колин мучается болью в горле. Китов не видно. Вчера выловил красивую пеструю морскую улитку, которая плавала на поверхности, но, к сожалению, поднятая на борт, она вскорости сдохла. Наблюдал интереснейшее зрелище – картину, которую, даже всю жизнь прожив на Севере, можно так и не увидеть: на небе ясно обозначились три солнечных диска, светящих одновременно и с одинаковой силой в ореоле сияющих радуг и с зеркально отраженной раду гой над всеми тремя. Потрясающее зрелище!
День без каких бы то ни было происшествий. Мы все еще теснимся в своей расщелине. Вечером выловил редкую и всерьез никем не описанную медузу (Medusa Doilea Octostipata). Горе и мерзость запустения.
Вырвались из нашей темницы осторожнейшим и изящнейшим маневрированием под паром. Почти 60 миль лавировали в плотных льдах, самый мелкий осколок которых мог раздавить наше судно, как яичную скорлупку. Часто приходилось протискиваться и продираться между льдинами, скребущими наши борта. Шли курсом на юг и на восток. «Затмение» шло за китом, но атака не состоялась. Давление в барометре стремительно падает.
В 6 утра нас с капитаном поднял помощник. Он просунул в дверь свою рыжую голову со словами: «Рыба, сэр!», прозвучавшими для нас сладостной музыкой. Выпалив их, он исчез, взбежав по трапу с той же стремительностью, с какой возник в дверях. Когда мы выскочили на палубу, боты Питера и помощника были уже на поле боя, то есть там, где «рыбине» над лежало быть.
Второй же раз она показалась примерно в миле оттуда с подветренной стороны, и они двинулись к ней, но потеряли ее из вида. Между тем, совсем близко к корме судна появился другой, внушительного вида кит, и Халтон с Ренни на двух своих ботах погнались за ним. Четыре бота продолжали погоню час-другой, пока не задул вдруг сильный ветер, море вспучилось волнами, такими мощными, что носовые части некоторых лодок оказались под водой. Пришлось боты поднять и оставить погоню. С северо-востока пришел жестокий девятибалльный шторм, продолжавшийся весь день.
Ветер все еще сильный, но не такой, как вчера. В течение дня – ничего путного, если не считать крупного полосатика, что является дурным знаком: нам полосатик ни к чему, а «правильного» кита он прогонит с территории, где тот кормится. Вечером резался в нап. Ветер перешел в свежий бриз, и мы, вслед за «Затмением», начали потихоньку двигаться под паром.