Но, как ни приятно плаванье, неизбежно наступает день, когда судну приходится повернуться носом на юг, к родным берегам. Зима в этих краях порою наступает очень неожиданно, и горе тому кораблю, который замешкается и будет застигнут ею. Вот поэтому в сентябре мы убрали лодки, завинтили крышки на баках с жиром, и «Надежда» отправилась домой. Остался в стороне гористый Ян-Майен, скрылись вдали за туманной дымкой сверкающие льды, и только в памяти моей живет то, что, может быть, не суждено мне больше никогда увидеть – океанские воды Гренландии.
Капитан «Полярной звезды»
Впервые напечатанный в журнале «Темпль-бар» в январе 1883 г., рассказ этот принес успех молодому писателю. Основанный на собственном опыте плаванья в полярных водах в качестве судового врача китобойного судна «Надежда», что стало, по выражению Конан Дойла, «странной и восхитительной главой» его биографии, рассказ этот демонстрирует, как могут жизненные впечатления пробуждать в человеке талант и преобразовываться в произведение искусства. «Темпль-бар» щедро заплатил Конан Дойлу за рассказ десять гиней, Конан Дойл написал другу: «По-моему, им это понравилось», а британская публика после этой публикации увидела в Конан Дойле многообещающего молодого мастера рассказа.
[Отрывок из рукописного журнала Джона Макалистера Рея, студента-медика]
Широта 81°40′, долгота 2° вост. Все еще лежим в дрейфе посреди необъятных ледяных полей. Огромная простирающаяся далеко на север льдина, к которой прицеплен наш якорь, размером должна быть никак не меньше английского графства. Справа и слева от нас льды уходят к самому горизонту. Утром помощник капитана доложил, что в южном направлении намечаются признаки плотного льда.
Если эта неодолимая преграда помешает нашему возвращению, положение наше станет опасным, ибо ходят слухи, что запасы провизии нашей на исходе. Сегодня утром впереди по курсу мерцала звездочка – впервые с начала мая. Среди матросов – брожение и недовольство: многим не терпится поскорее оказаться дома, поспеть к началу сельдевой путины, когда каждая пара рабочих рук на шотландском побережье – на вес золота. До поры их недовольство выражается лишь в угрюмых и недобрых взглядах искоса, но от второго помощника я узнал, что после полудня они собираются послать к капитану депутацию и объяснить ему, что их тревожит. Я сильно опасаюсь за исход этой миссии, так как капитан – человек горячий и очень болезненно реагирует на то, что ему кажется попыткой узурпировать его права. После обеда рискну перемолвиться с ним парой слов на эту тему. Я не раз убеждался, что от меня он терпит то, что возмутило бы его, исходи оно от других членов экипажа. На четверть румба справа за кормой видна северо-западная оконечность Шпицбергена – неровная гряда скал вулканической породы с белыми полосами ледников. Странно сознавать, что теперь ближайшее к нам человеческое жилье – это датские поселения в южной части Гренландии, находящиеся в девятистах милях отсюда – дальше этого и вороны не летают. Капитан берет на себя громадную ответственность, рискуя судном в таких условиях. Ведь никто из китобоев до сей поры не достигал этих широт в месяцы столь поздние.
Поговорил с капитаном Креги – и хотя результат разговора вряд ли можно назвать удовлетворительным, не могу не признать, что выслушал он мои доводы и спокойно, и даже уважительно. Но когда я закончил свою речь, лицо его приобрело то характерное выражение железной решимости, которое мы столь часто на нем видели, и капитан пустился мерить шагами тесное пространство каюты, шагая по ней взад и вперед, наверное, минут пять. Я даже испугался поначалу, что мог серьезно задеть его самолюбие, но он развеял мои опасения, усевшись и положив руку мне на плечо жестом почти ласковым. В глубине его темных глаз тоже притаилась нежность, что показалось мне странным и даже удивительным.