— Дай мне пистолет, Паровоз. Так я это не оставлю, — выбрасывает окурок.
— Где Дарина находится сейчас?
— Улетела в Новосибирск к родителям.
— Это хорошо.
— Да ни хера хорошего. Сбежала от них в Питер тем же вечером.
— И ты хотел поехать к ней, — догадываюсь, один к одному складывая пазлы.
— Хотел, но резко передумал.
— Потому что получил эти сообщения по дороге.
— Да.
— Садись в машину, Ян. Подожди меня, щас я вернусь.
Отдаю ему брелок, а сам захожу в подъезд и поднимаюсь к себе на хату. Четко осознаю, что нельзя отпускать пацана на разборки одного. Дерьмово закончится точно.
Вытаскиваю ключи, однако в дверях неожиданно сталкиваюсь с Яськой.
— Ты куда? — замечаю рюкзак на плече.
— Ухожу, Илюш, — типа незаметно утирает слезы рукавом толстовки. — Спасибо за пристанище и вообще… спасибо.
— Так, стопэ, зайди-ка, — разворачиваю девчонку и мягко толкаю назад в квартиру.
— Я хочу уйти.
— Ночь на дворе, але, — снимаю с нее капюшон.
— Для меня это не проблема. Правда, — шмыгает носом. — Не хочу никого напрягать своим присутствием.
— С чего такие мысли?
— Антон рассказал… — грустно усмехается.
Я так понимаю, речь о словах Дымницкого. Видать, передал цитатами.
— Короче, что бы ты не накрутила в своей голове, поступаем так: остаешься здесь, Ясь. У меня дела, но я скоро вернусь, и мы с тобой все решим, — отбираю у нее рюкзак. Бесцеремонно расстегиваю молнию и копошусь в девичьем барахле.
— Ты че делаешь? — возмущенно пищит и растерянно на меня таращится.
— Паспорт забираю, чтобы ты не сбежала, — выдаю, как есть.
— Ты обалдел, Паровозов?!
— Все я сказал! Разувайся давай, пошли, — командую приказным тоном.
Че-то буровит фоном в спину, однако послушно семенит за мной следом.
— Поторчи тут. Телек посмотри, посиди в ютубе, поспи. Дождись меня, усекла? — ставлю рюкзак в шкаф.
— Не могу я жить с Дымницким в одной квартире! Неужели ты не видишь, что он меня люто ненавидит?
— Ты гиперболизируешь.
— Че? — морщит лоб, отчего на нем появляются несуществующие морщинки. — Гипер что? Ты где этой шняги понахватался? От Сани?
— От Володи Даля.
— Кореш твой, что ли? — хмурится сильней.
Хохотнув, снимаю увесистую книгу с полки.
— Я имел ввиду Владимира Ивановича Даля. Полистай, тебе тоже полезно, — вкладываю книгу ей в руки. Иду к шкафу, лезу в нычку. Достаю оттуда пистолет. Один и второй.
— Что-то случилось? — прижимая словарь к груди, обеспокоенно наблюдает за моими телодвижениями.
— Пока нет, но чем дольше я здесь нахожусь, тем больше вероятность того, что случится.
Ян непредсказуем.
— А зачем тебе пистолет? — спрашивает упавшим голосом.
— Да не очкуй. Припугнуть кое-кого надо, — прячу пушку и закрываю дверцы шкафа.
— Паровозов…
— Тут сиди. И только попробуй ушуршать, Бортич! Достану из-под земли и…
— Закатаешь в бетон, — заканчивает она вместо меня.
— Ага, оно самое, — посылаю ей напоследок грозный взгляд.
— Илья…
Оборачиваюсь.
— Чего? — мои пальцы касаются дверной ручки.
— А ты… — мнется, перекатываясь с пятки на носок, — Ты… уже кого-нибудь закатывал, ну в бетон… На полном серьезе если.
Ясно же, что имеет ввиду.
— Пока нет, — отвечаю я честно.
— М…
— Почему вдруг поинтересовалась? — прищуриваюсь.
— Просто.
— И что означает это «просто»?
— Ну… — она тяжко вздыхает. — Ты хороший парень, а то, чем вы занимаетесь… Я же не дура тупая. В общем, про бетон… Не надо ничего такого, ладно? — добавляет тихонько. При этом как-то совершенно по-особенному проникновенно глядя мне в глаза.
— Не могу обещать, Ясь, но очень надеюсь, что никогда не придется… — говорю абсолютно искренне.
Время — далеко за полночь. Троицу, которая нужна Яну, поджидаем у одного из московских заведений. Дымницкий пробил местоположение по цифрам, с которых пришли сообщения.
— Только давай по сценарию, без импровизаций.
— Как пойдет.
— Ни хрена, Малевич. Обратился за помощью — значит играем по моим правилам.
— Я никогда не играю по чужим правилам.
— Никогда не говори никогда. Пришло время учиться работать в тандеме, — упрямо гну свою линию.
Он усмехается.
— Как там Рома? — интересуюсь, опуская стекло.
— Страдает-бухает на выходных, по будням пашет во благо семейного бизнеса.
— Нормальный он пацан, кстати, — признаю я нехотя.
Не спасовал наш тепличный мажоришка, не очканул, когда заварушка в моем доме приключилась.
— Сейчас Беркут — лишь жалкая копия себя прежнего.
— Что ты имеешь ввиду? — уточняю, нахмурившись.
— После отъезда Лисицыной стал размазня-размазней.
— Зато теперь я вижу, что он и правда серьезно относился к Алене.
— Куда уж серьезнее, если удавку жениха на себя готов был накинуть, — Кучерявый презрительно кривит губы.
— А что насчет тебя самого? Ты свою девчонку возвращать собираешься?
— Нет. Как писал Бродский: «Лучше йогурта по утрам, только водка и гренадин. Обещай себе жить без драм. И живи один».
— Расшифруй для недалеких.
— Ни черта путного уже не выйдет, — бросает он равнодушно.
— Не простила?