Опасная связь

И если бывает тут, значит… не забыл. Не забыл ведь?

Закусываю уголок подушки и закрываю глаза. Чтобы восстановить по крупицам ту первую нашу ночь. Сумасшедшую и совершенно нежданную.

Внезапно раздавшийся звонок стационарного домашнего телефона вынуждает меня вскочить с постели.

Двигаюсь я быстро, однако, очутившись на кухне, понимаю, что баба Маша меня каким-то образом опередила. Она уже там. Прижимает трубку к уху и тихо спрашивает:

— Внученька, это ты?

— Это Аленка? Аленка? — ору как ненормальная и в следующий миг уже стою у тумбочки.

Мария Семеновна, заметно растерявшись, замолкает. Чем я незамедлительно пользуюсь.

— Лисицына! Дайте мне поговорить с ней, пожалуйста! Я никому не скажу! Собой клянусь!

Женщина, видимо, получив внучкино одобрение, передает мне трубку, и я, разнервничавшись, не сразу начинаю разговор с подругой, уехавшей из Москвы сразу после окончания школы.

— Аленка, привет, — говорю взволнованно.

— Здравствуй, Саш, — голос у Лисицыной такой же, как и прежде. Определенно, я узнала бы его из тысячи.

— Как ты? Все хорошо? — только и получается выдохнуть.

— Да.

Она тоже переживает. И, как мне кажется, тоже рада меня слышать.

— Боже… Я… Ален, если бы ты знала, как я соскучилась! — признаюсь честно, хоть и понимаю, что могла за эти годы потерять статус близкого ей человека.

— Взаимно, Сашка.

Улыбаюсь как полоумная. Сажусь на стул, поднимаю и скрещиваю ноги.

— А ты чего у бабушки? Что-то случилось? — спрашивает она обеспокоенно.

— Нет-нет. Я просто приехала в гости. Родители на хребет наступили, с парнем поссорилась… Короче, рванула сюда, — торопливо выдаю сплошным монологом. Иначе напридумывает чего лишнего.

— Узнаю Харитоновых, — хмыкает Аленка.

— Ага. Ничего не изменилось. Я все также хожу строго по линеечке. Точнее по плацу. Университет МВД. Погоны офицера и все такое…

— Я постоянно слушаю твои песни, — выдает она вдруг. — Писала тебе комментарии.

— Я догадывалась о том, что это ты! — визжу на весь дом. — По крайней мере, тешила себя надеждой.

Ну реально, только Лисицына могла строчить подобные хвалебные простыни. Насквозь пропитанные бесконечной любовью к моему творчеству.

— Саш, скажи, как там бабушка? Меня интересует ее здоровье. Мы… давно с ней виделись.

Когда именно — не уточняет.

— Все неплохо. Суставы крутит на погоду. Ноги после огорода болят.

— А таблетки от давления пьет?

— Пьет, — смотрю на бабу Машу, показывающую пальцем класс.

— А сердце как?

— Тьфу-тьфу, нормально вроде.

— Хорошо…

Обе затихаем, а потом я, не удержавшись, все же осмеливаюсь спросить:

— Ален… ты к нам вернешься?

Она ничего не отвечает.

— Вернешься ведь?

В ожидании ответа пожевываю нижнюю губу.

— Когда-нибудь да. Но не сейчас.

— Ну… Это не категоричное нет. Уже неплохо.

— Угу.

— Ульянка, наверное, так выросла!

— Да, она у нас та еще деловая штучка.

— Лисицына… — прорывает-таки на слезы.

— Не плачь, Саша.

Да как тут не плакать!

— Знаешь, как ему плохо было без тебя! Как он страдал! Ты не представляешь!

— Не надо, не говори мне ничего про Рому, — тут же как-то резко ощетинивается. Будто в ежика превращается. Выпускает иголки.

— Ладно, — послушно затыкаюсь.

— Не рассказывай никому о нашем разговоре.

— Не буду, — вытираю глаза.

— Спасибо.

— Запиши номер моего телефона.

— Саш…

— Запиши. Даже если никогда не позвонишь. Восемь, девятьсот шестьдесят два… — принимаюсь упорно диктовать цифры. И повторяю еще два раза. Чтоб наверняка.

— Люблю Тебя, Лиса.

— Люблю Тебя, Санечка.

На том мы и прощаемся.

Передаю трубку бабе Маше и ухожу в комнату, давая им возможность поболтать.

Черт возьми! Как же приятно было ее услышать!

*********

Пребывание в Бобрино дарит гармонию и не свойственное мне спокойствие.

Помогая бабе Маше по хозяйству, незаметно отвлекаюсь от тяжелых мыслей. Столько дел в огороде, что попросту некогда пилить себя и заниматься глубоким самоанализом.

Я вообще довольно быстро прониклась жизнью в тихой деревне. Такая тут благодать в плане единения с природой и самим собой.

Закачаешься, как выразилась бы Яська.

Общество Марии Семеновны — отдельная песня. Своим гостеприимством эта женщина покорила меня еще много лет назад, но насколько она душевный и потрясающий человечек я узнала только сейчас, когда мы с ней по-настоящему сблизились.

Теперь понимаю Аленку, искренне ею восхищавшуюся. Принять чужих детей, как своих, способен далеко не каждый взрослый. А заботиться о них, дарить им свое тепло могут и вовсе лишь единицы. Те, кто поцелованы Богом…

В конце недели мы с бабой Машей едем на кладбище. Приносим ребятам цветы, стоим у безмолвных памятников, и я который раз ужасаюсь тому, что вижу. Два ряда могил — сплошь фотографии молодых парней с одинаковой датой смерти.

Жутко становится.

— Таня, здравствуй, — здоровается Мария Семеновна с женщиной, вырывающей сорняки.

— Здоровее видали, — отзывается та нехотя.

— Как ты?

— Вашими молитвами. Идите вон куда шли.

Довольно грубо, как по мне, дает понять, что на разговор не настроена.

— Чего это она так? — спрашиваю, уже когда покидаем территорию кладбища.