— Лет в четырнадцать. Он был моим одноклассником.
— Целовалась ли ты когда-нибудь с лучшим другом или подругой?
— Время-время, — подгоняет Майя, постукивая пальцами по циферблату часов.
— Ну целовалась, с другом, — неопределенно развожу руками.
Речь о парочке эпизодов с участием Камиля.
— Хулиганка. У тебя есть довольно тяжелые треки. Впадала когда-нибудь в затяжную депрессию? Если да, то по какой причине?
— Впадала… Депрессия была связана с тем, что закончились отношения с моим молодым человеком. Я очень страдала.
— Часто врала родителям, будучи подростком?
— К сожалению, да. У меня не было другого выхода.
— Правда ли, что не общаешься с отцом из-за того, что стала певицей?
— Отчасти.
Стараюсь никак не реагировать на провокацию, однако в очередной раз поражаюсь. Откуда берут информацию? Я ведь нечасто о себе говорю, а в таком ключе и подавно.
— Сейчас твое сердце занято?
— Занято навечно.
— Имеет ли к этому отношение один известный депутат? — Стрелецкая растягивает алые губы в улыбке.
Звучит гонг. Очень кстати.
— Поздравляю, мы успели!
— Почти.
— Услышим ответ на последний вопрос?
— Время закончилось, — мило улыбаюсь.
— Саш, вы очень красивая пара, все только о вас и говорят, — не сдается Майя.
— Пусть говорят, — разрешаю великодушно.
— Я поняла, — меняет карточку. — Прежде, чем мы отпустим тебя на сцену, предлагаю пройти небольшой бонус-блиц.
— Я не против.
— Продолжи фразу.
— Давай попробуем, — бросаю взгляд на Шейхман. Лицо — кирпич.
— Если бы я могла что-то изменить в своей жизни, то…
— Ничего бы менять не стала. Все так, как должно быть.
— Три отвратительных черты моего характера…
— Я вспыльчивая, ревнивая и чертовски упрямая не там, где надо.
— Я сожалею о…
Сначала порываюсь сказать, что сожалеть мне не о чем, но потом озвучиваю это:
— О двух вещах. О том, что однажды обвинила в воровстве тех, кто не был в этом виноват. И о том, что имела связь с парнем, у которого была девушка.
— Самый безумный поступок в жизни…
— Ночь с незнакомцем.
— Ого-го! Если бы не стала певицей, то…
— Работала бы следователем.
— Я прям представляю. Ладно. Я рада, что…
— Сожгла свою полицейскую форму, будучи навеселе.
— Ну ты даешь! — Майя округляет глаза. — Идеальный мужчина…
— Сейчас со мной рядом.
Она снова широко улыбается.
— Абсолютное счастье в…
— Любви. Когда она взаимна.
— Что сказала бы маленькой Саше?
— Почаще слушай свое сердце.
— Спасибо за то, что была честна и откровенна с нами.
Глава 65. Депутат Илья Андреевич
— Илья Андреевич, и вот это подпишите.
— Оставь на столе, чуть позже верну, — отвечаю Прохорову.
— Но это срочно.
— Пока не ознакомлюсь, подписывать не буду. Выйди, у меня прием, — смотрю на него недовольно.
Прохоров, поджав губы, удаляется.
— Извините, продолжайте, — обращаюсь я к женщине, сидящей напротив.
— Ну так и энти наркоманы мало того, что самый настоящий притон устроили, так к ним еще и ходят теперь покупать эту отраву, вы представляете?
— Представляю.
— Иной раз страшно выйти на лестничную площадку. Там постоянно кто-то сидит или лежит обдолбленный. Ладно я, пенсионерка. А у меня внучка-подросток, четырнадцать лет. Одна вот воспитываю. На днях она испугалась так, что ревела весь вечер. Ирод этот, Федорцов, пристал к ней, когда она со школы домой возвращалась. Под юбку полез! Чудом сосед с четвертого этажа проходил мимо! Заметил неладное и проследил, чтобы Любочка зашла в квартиру. Теперь встречаю и провожаю. Ну разве можно, Илья Андреевич, вот так в страхе жить постоянно?
— Ситуацию я понял. Скажите… К кому вы обращались с этой проблемой? — покручиваю ручку.
— В полицию. Направили к участковому. К нему ходила неоднократно. Заявление писала по поводу шума и беспредела, происходящего в семнадцатой. Мы даже с соседями подписи собрали, чтоб Федорцова выселили.
— И чем дело кончилось?
— Да ничем. Боится их Петька, как огня. Говорит, мол не знаешь, баба Таня с кем связываешься. Живи себе тихо-мирно. Молча. Это ж каким-таким образом? Если за стеной постоянный кошмар творится! — вытирает слезы платком. — Дверь подожгли мне вчера. Я терпеть такое должна?
— Успокойтесь, выпейте, — наливаю в стакан воду из графина.
— Пятый год так и живем, никакой управы на него нет, — обхватывает стакан дрожащими пальцами. — Чей-то сын поди. Или прикрывают его какие-то люди, как Петька говорит.
— Вы не переживайте, разберемся. Адрес оставьте мне вот здесь, — кладу перед ней листок.
— А петицию оставить? С подписями жителей дома. Я собрала.
— Оставьте.
«Перепропишем» вашего Федорцова. На тот свет, если понадобится.
— Ой, даже не верится, что все решится, — разнервничавшись, роняет свою петицию на пол.
— Решится, Татьяна Дмитриевна. Не сомневайтесь, — уже печатаю текст Черепу. Пусть наведаются с Калашом и Динамитом к этой Падле Эскобаре.
— Спасибо Вам!