Опасная связь

Людовик не хотел говорить, что эта «Твинго» раньше принадлежала его жене, что у этой машины есть своя история и что ему не удалось избавиться от нее. Он сохранил эту малолитражку, потому что она была практичной, и никогда не пользовался ею в Париже, кроме нескольких редких вечеров, чтобы съездить выпить пива с коллегами в более оживленных кварталах. В основном он ездил на ней к родителям – шестьсот километров по автотрассе, опустив стекло и высунув локоть наружу, потому что с воздухом и гулом, который врывался в салон, он был уверен, что никогда не превышает ста тридцати в час. Ехать с открытым окном было для него гарантией того, что он не перейдет границу. Он знал себя, с мощной машиной было бы слишком большим искушением помчаться по асфальту отдающихся ему среди ночи автотрасс, воспламенить инжекторы. Но по-настоящему импульсивные люди – это те, кто умеет сдерживать себя. Так говорят регбисты всякий раз, когда кто-нибудь из них слетает с катушек. Ему приходилось постоянно подавлять желание хватить лишку, будь то с алкоголем, машиной, мотоциклом, со всем, что пьянит, все это ему надо было держать под контролем. Если ты целых пятнадцать лет занимался контактным спортом, если с детства привык толкаться и ловить других, хватать их в охапку или сшибать с ног, трудно бывает вот так, ни с того ни с сего вдруг остановиться и в один прекрасный день перестать это делать, и направить все силы, которые в это вкладывал, на что-нибудь другое. Даже в сорок шесть лет проблемой для него было постоянно управлять нервным импульсом, подавлять агрессивность, а главное – избегать всяких «заменителей», будь то алкоголь, еда или искушение пойти навстречу опасности.

Аврора позволяла себя везти. Когда она сидела позади Ричарда на скутере, ей всегда было не по себе, особенно когда он безостановочно лавировал, и к тому же шлем изолировал ее от всего: звуков, запахов, гасил все. Людовик ехал небыстро, у него были четкие жесты, никаких рывков и толчков.

– Может, лучше сказать, что ты мой друг и просто меня сопровождаешь?

– Знаешь, думаю, этот тип не вчера родился. Не беспокойся, представь меня как консультанта со стороны, и все пройдет, не будет же он моей биографией интересоваться!

Всю ночь шел дождь, машина явно с трудом слушалась руля. Улица Риволи текла, словно тяжелый лавовый поток, смирившиеся водители опаздывали, но сразу за площадью Конкорд точно на оси Елисейских Полей впереди появился удивительный просвет. На самом краю горизонта прямо из облаков прорастали небоскребы, солнце отражалось в этих мириадах стекол, отбрасывая пронзительные отблески, а те сверкали, словно пучок воздетых к небу искрящихся клинков. Дефанс – это совсем другой город, ирреальный и прямолинейный, Аврору это место ужасало, от одной только мысли поехать туда она падала духом, и сама она в одиночку никогда бы туда не сунулась. Тем более что Кобзам был крепкий орешек, жесткий, уверенный в своей силе и никому подарков не делал. Со своими бутиками и корнерами, разбросанными по всему свету, которых было больше двух сотен, он знал, что от него никто никуда не денется, а для Авроры это была единственная настоящая входная дверь на азиатский рынок. И все бы хорошо, но имелась одна проблема: вот уже более трех месяцев он должен ей девяносто две тысячи евро.

Она знала, что Людовика Кобзам не испугается, просто она больше не хотела, чтобы он принимал ее за дуру, которая выдала ему авансом свои изделия, тысячу двести штук с условием оплатить их в течение девяноста дней – прекрасная белая гусыня, доверчивая простушка, отдавшаяся ему, связав себя по рукам и ногам. Это и мучило ее больше всего: что ее приняли за набитую дуреху, за легкую добычу, а она даже не может высказать это в лицо. По крайней мере, с Людовиком она чувствовала себя способной это сделать, потому что Фабиан насчет этой истории что-то темнил и больше не желал, чтобы ему говорили о Кобзаме.