Опасная связь

– Однако вопрос мадам Десаж предельно ясен: будучи дистрибьютором, вы подрядились реализовать шестьсот платьев, двести пятьдесят костюмов и триста пятьдесят бюстье, вопрос вот в чем: проданы эти вещи или нет?

– Послушайте, вы, я вас не знаю, но могу вам сказать, что вы совершаете большую ошибку, рассуждая как западный человек. С китайцами не бывает «продано» или «не продано», «белое» или «черное», простите, что говорю вам это, но вы совершенно не знаете этих людей… И для начала, у вас есть карточка?

– Какая карточка?

– Визитная карточка, как это делается, когда вот так являются к людям, то принято представляться…

Не вставая, Людовик взял чистый листок бумаги и ручку со стола Кобзама, потом большими буквами написал на нем: «Людовик Барер».

– Держите, если это может вас успокоить.

Кобзам не отреагировал. Он сложил листок, который Людовик протянул ему, сначала вчетверо, и далее, стараясь максимально уменьшить его формат. Аврора продолжила задавать вопросы о реализации ее товара, но Кобзам не давал объяснений, удовлетворяясь заверениями, что виделся с Фабианом, обо всем с ним договорился и из принципа никогда ничего не меняет. Потом стал заговаривать зубы, приплел сюда реструктуризацию своей сети в Азии, дескать, с июня его брат перемещает центр дистрибьюции в Гонконг, а скоро они займутся производством на месте, приобретая доли в китайских предприятиях, испытывающих затруднения, чтобы внедриться туда… и так он все отклонялся и отклонялся от темы, словно хотел показать, что для него заказ на каких-то двенадцать сотен изделий так ничтожно мелок и смехотворен, что не заслуживает даже упоминания, и уж будущее точно гораздо выше этого.

Когда Аврора рассказала Людовику эту историю, он сразу же подумал о грубом мошенничестве дистрибьютора, который прокручивает деньги своих клиентов, расплачиваясь с ними с полугодовой задержкой, но тут, осознав масштаб деятельности дистибьютора и видя его офисные помещения, которые расположены по тому же адресу, что и штаб-квартира компании контейнерных перевозок и фрахтования, в которой у него наверняка есть своя доля, что открывает ему все возможности для уклонения от таможенных сборов, а может, позволяет также мухлевать с налогом на добавленную стоимость. Людовик знал, что под этого типа не подкопаешься: мало того что он завладел Аврориным товаром, так и все остальные козыри тоже были у него на руках – абсолютно непоколебимая позиция. Перед ним начинало вырисовываться гораздо более мудреная комбинация, он задавался вопросом: не уступил ли Фабиан при заключении сделки сверх меры, не дал ли себя облапошить до такой степени, что теперь не хочет связываться с этим человеком? В то же время он находил странным, что Кобзам, хоть и будучи юридически виновным должником, совершенно не смущается перед Авророй и даже не пытается выставить в свое оправдание обычные в таком деле препятствия, а, наоборот, выглядит совершенно уверенным в себе, словно у него все под контролем. И в какой-то момент у Людовика мелькнула мысль: а не в сговоре ли Фабиан с этим типом, не скрывается ли за всем этим совсем другая мошенническая схема?

Облаченный в костюм-тройку Кобзам в свои шестьдесят лет выглядел триумфатором, царствуя за своим огромным письменным столом из чистого, прозрачного стекла, которое не пятнала ни одна бумажка. Все в окружавшей его обстановке было тщательно продумано, чтобы он представал перед посетителем как можно более внушительным, его силуэт красовался на фоне широченного окна без стен, без опор, и создавалось впечатление, будто он парит в небе, словно некое божество. По ту сторону окон открывался невероятный вид на Париж, безбрежная панорама, окутывая этого человека совершенной иллюзией, будто он господствует над миром.

– И все же, когда я вижу ваш кабинет, ваш профессионализм, мне трудно поверить, будто вы хотя бы на секунду не знаете, продано то или иное изделие либо нет. Или у вас проблема с контейнерами, или с непорядочными перекупщиками, и вы не осмеливались признаться в этом, но теперь, поскольку мадам Десаж присутствует здесь лично, можно говорить начистоту, и самое простое было бы сказать ей правду.

– В Китае правда никогда не получает перевеса… Никогда!

– Мы во Франции, а не в Китае, и прошло уже полгода с тех пор, как вы сдали этот заказ, так что вопрос прост: когда вы заплатите?

– Я никогда не говорю о делах с человеком, обутым в кеды.

Людовик воспринял это замечание как удар кулаком, поскольку оно было непосредственно обращено к его комплексу в отношении парижан; а кроме того, оно ставило его в ложное положение, ведь в некотором смысле это было правдой, ему и впрямь тут нечего делать, он тут был совершенно неуместен. Впрочем, впредь Кобзам нарочно стал обращаться исключительно к Авроре и, даже когда Людовик задавал ему вопрос, смотрел на Аврору и отвечал только ей.