Опасная тихоня

Я покосилась на Пашкова: похоже, тот более чем прозрачно намекал на Крутоярова. Я задала работу фантазии, представив себе нынешнего губернатора и прикинув, насколько тот смахивает на крестного отца, способного отдать приказ устранить конкурента или, на худой конец, запугать. Ничего у меня не вышло, я только сумела нарисовать в воображении шишковатый крутояровский нос, маленькие, близко посаженные и, по чести сказать, мутные глазки и брюшко, оттопыривающее полы пиджака. А также припомнила его отвратительную манеру по-отечески "тыкать" журналистам. Потом, совершенно незаметно для себя, я перешла к другим кандидатам на заветное губернаторское кресло - Каблукову и Рябоконю, у каждого из которых тоже были свои "особенности": один - городской сумасшедший, а другой - бандюга. Что и говорить, проблема перед губернским электоратом стояла не из простых, попробуй-ка выбрать, когда выбирать не из чего...

Увлеченная этими размышлениями, я окончательно выпустила из рук бразды управления пресс-конференцией, и та благополучно переросла в несанкционированный митинг. Неорганизованные выкрики из зала и каверзные вопросы посыпались на Пашкова со всех сторон. Некоторые собратья по перу так торопились огорошить кандидата в губернаторы своими мудрыми наблюдениями, что даже не удосуживались представиться.

Именно так и поступил Колосков, бодрым баском перекрывший нарастающий галдеж и мирное поскрипывание авторучек:

- Насколько я знаю, следствие не исключает и других версий. Например, связанной с деньгами. Ведь ваша предвыборная кампания финансируется на широкую ногу...

Мне не меньше, чем Колоскову, хотелось узнать, что по этому поводу думает Пашков. Но прежде, чем Пашков ответил, я почувствовала, как он весь подобрался.

- Странный вопрос, - холодно сказал он, - вы знаете хоть одну выборную кампанию, которая могла бы обойтись без крупных денежных вложений? Так что же теперь, всех убивать? У вас странная логика!

Колосков, получивший профессиональный отлуп, и не думал успокаиваться, напротив, приготовился задать новый вопрос. Пашков бросил в мою сторону красноречивый взгляд и заявил:

- Давайте все-таки задавать вопросы по порядку, а не хором.

Мне пришлось вспомнить о своих священных обязанностях пресс-секретаря и прийти на помощь Пашкову, хотя я предпочла бы подождать, чем все это кончится. Неплохо было бы, если бы Пашкова все-таки вывели из себя уколы и наскоки местной пишущей братии, чтобы он в конце концов продемонстрировал свое истинное лицо, а не резиновую маску записного московского демократа.

В общем, я очнулась ото сна, оглядела лес рук и, мысленно усмехнувшись, указала на красотку Лидочку. Та жеманно, не торопясь приподнялась со своего места и капризным голоском объявила:

- Лидия Белоусова, телекомпания "Импульс". Игорь Сергеевич, скажите, пожалуйста, какие качества вы цените в женщинах в первую очередь?

Пожалуй, на этот раз Лидочка умудрилась превзойти самое себя, в зале сразу же раздались откровенные смешки, а спровоцировавшая приступ всеобщего веселья лучшая мордашка губернского экрана с достоинством царственной особы опустилась в кресло и картинно заложила одну точеную ножку за другую. Но как бы там ни было, а обстановку, по напряженности неуклонно приближающуюся к ближневосточной, Лидочка своим незамысловатым вопросом разрядила, не зря я на нее надеялась.

Голос Пашкова заметно потеплел и стал сладким, как ванильное пирожное:

- В женщинах я в первую очередь ценю женственность. И во вторую тоже.

Я мысленно зааплодировала: браво, господин Пашков! А Лидочка склонилась над своим блокнотом и добросовестно занесла в него крылатую фразу потенциального губернатора.

Дальше пресс-конференция пошла ни шатко ни валко. Острых вопросов больше никто не задавал, зато получила популярность тема происхождения Пашкова и вытекающих из этого детства, отрочества и юности, непосредственно связанных с родной губернией. Кандидат весьма приветствовал подобную любознательность, тепло отозвался о школе, в которой учился, и, поднатужившись, вспомнил, как звали его первую учительницу, а звали ее Аделаидой Порфирьевной, ни больше ни меньше.

Уделив внимание школьным годам, друзья-борзописцы взялись за семью кандидата, и тот охотно удовлетворил их неуемное любопытство. Прежде всего он довольно пространно изложил историю, которую я уже слышала однажды: про мать, посвятившую жизнь любимому сыну. В общем-то, пашковский рассказ прозвучал довольно трогательно; как жаль, что мне мешало умиляться мое далеко не беспристрастное к нему отношение. Потом разговор переключился на мадам Пашкову (что-то я давно ее не видела!), старшую замужнюю дочь, оставшуюся в Москве, и наконец на сына-аутиста. О нем Пашков поведал так, словно заранее отрепетировал свое выступление перед зеркалом: брови чуть сведены к переносице, между ними - горестная складка, а в голосе едва уловимая дрожь. Черт, пожалуй, я все-таки взъелась на него сильнее, чем следовало, какие у меня основания подозревать Пашкова в спекуляции на болезни собственного сына?