Опасная тропа

После того как Асият с плачем бросилась к двери комнаты, где он прятался от людей, и говорила, что она очень любит его, только бы он не умирал, Усман не раз пытался поговорить с ней, но ни разу настоящего разговора не получилось. Асият держалась вызывающе. Но переменчива Асият, как погода ранней весной, то засияет, будто близкий огонек для усталого путника, то нахмурится, взъерошится, как дикий зверек. Вот почему, говорят, девушка, достигшая возраста любви, бьет горшки, чтоб обратили на нее внимание. И неизвестно, сколько горшков она дома превратила в черепки.

Хороша бывала она в национальном наряде. Да, оказывается, если хорошенько порыться, то в горских сундуках еще можно много чего уникального найти. Нашла же, например, Анай для девушки вот эти броские, звонкие старинные наряды. В наш век бурного увлечения туризмом и возрастающего интереса к старине многое уже увезено из наших аулов. Только сожалеть об этом приходится. Теперь удивляюсь, как я жил до сих пор, не ведая и не интересуясь тем, что происходит вокруг. Нет, нельзя так, нельзя жить равнодушно и беспечно, надо обладать чувством ответственности, разбираться в происходящем и защищать интересы хозяйства и коллектива.

Вначале для Асият был непривычен этот тяжелый декоративный наряд, еще бы — на нем одних серебряных украшений почти пуд. Но зато танец в этом наряде исполняется неторопливо, медленно, плавно, под аккомпанемент больших луженых медных подносов. Звонко прикасаются к подносам пальцы студенток-девушек, украшенные богатыми перстнями. Браслеты на запястье каждой руки цепочками соединены с перстнями на каждом пальце. И звонкая мелодия этого танца называется «Хила-лила-лилайла». Богат и своеобразен этот танец, и стройные джигиты берут его не быстротой и лихостью, а ярко подчеркнутой сдержанностью, гордой осанкой, каждым отчеканенным движением. Прекрасна в этом наряде Асият и очень похожа на царевну Аль-Пери с миниатюры Накра-Нача. На лбу украшения из серебра с перегородчатой эмалью, длинные до самых плеч серьги-подвески, на шее ожерелье из ливанских камней, на груди медальон с оранжевым сердоликом и много-много старинных монет, которым позавидовал бы любой нумизмат. Эх, жаль, что нет рядом оператора, чтоб заснять все это! Просто и великолепно. Вы только поглядите на нее, на движения ног, рук, на мимику!.. Слышите, как в такт музыке играют и звенят на ней эти украшения, дополняя мелодию?

— Вот чертовка, будто рождена, чтоб очаровывать людей, — говорил Кужак, радуясь, как ребенок, ерзая на месте, почесывая затылок, толкая соседей, и кричал, обернувшись к Хадижат: — Твоя кровь в ней кипит, Хадижа!

— А чья же еще? — лучась от радости, говорила Хадижа. — Эй, Кужак, не думай, что и она твоя дочь, она родилась совсем недавно…

— Все равно, душа радуется. Молодец, как будто в сказку меня окунула. Богатый у тебя сундук, Хадижа.

— Не только сундук… Ха-ха-ха!

— Усман, где ты, я бы на твоем месте… Эх, где мои двадцать лет?! — трет руки Кужак и не забывает добавить: — Вот он, вот наш джигит Усман, можете полюбоваться, стоит и в ус не дует!

Усман стоял в стороне, когда Асият с группой девушек-студенток кружилась в танце, подсказывая на ходу подругам то или иное движение. Последнее время многих забавляло ее поведение. Виртуозно танцевал и Мангул, его присутствие рядом с Асият все же задевало Усмана, но, глядя на Асият, он радовался и гордился. И все мысли в конце концов сходились к одному: «Все равно она будет моей, это она просто хочет подразнить меня, вывести из себя. Нет, я не дам помутнеть рассудку…» Как бы он не твердил себе это, но каждый ласковый взгляд Мангула в сторону Асият как острие кинжала задевали его. Нет, не стерпел он.

— Все, хватит, нет у меня больше терпения, надо кончать раз и навсегда! Она отбила у меня всякую охоту оставаться благоразумным! — крикнул он, схватив за плечи рядом стоящего Исабека, глаза его загорелись, выражая беспокойство и решимость.

— Что ты решил?

— Жениться. Я сегодня похищаю ее. Пошли!

— Куда?

— Ты друг мне?

— Допустим.

— Тогда не спрашивай, куда и зачем. К моей машине! — решительно говорит Усман.

— Ты же не умеешь водить… — о чем-то еще говорил перетрусивший Исабек, но Усман вытащил его на улицу. Дошел до оврага…

— Она возвращается домой обычно здесь, и мы ее здесь и сцапаем вечером.

— Знаешь что, давай меня в это дело не вмешивай, — просит Исабек.

— Ты мне друг? — настаивает Усман. — Этим все сказано!

А вечером пошел дождь, как из сита, мелкий-мелкий, о таком говорят: «насмешливый дождь». Сумерки только сгустились, когда Асият оказалась на заднем сиденье. Усман и Исабек были в масках, точь-в-точь такие в нашем ауле надевают на свадьбах, на торжествах, в самодеятельном концерте — войлочные маски с хвостами на макушке и с татуировкой. Когда они подкараулили у речки и схватили ее в мокром тумане, она сначала перепугалась, стала сопротивляться и сорвала маску. Узнав Усмана, она успокоилась. Усман хотел ее связать.

— Не надо, я же не собираюсь бежать, — сказала она.

— Кричать не будешь?

— Нет.