Опасная тропа

В полдень я сошел на перрон вокзала, где впервые меня никто не встречал, и так грустно стало на душе, хоть плачь. Недолго мне пришлось искать машину… подъехал знакомый шофер, слава богу, хоть одна душа знакомая, он услужливо открыл дверцу, и я сел со своим небольшим чемоданом на заднее сиденье.

Около кладбища шофер остановил машину, вежливо попросил разрешения подвезти еще одного пассажира. В машину сел горец в ватной телогрейке, он прихрамывал на одну ногу, на голове у него была изрядно поношенная кепка, из-под которой выглядывала седина, черные усы придавали его лицу угрюмое выражение. Обернувшись ко мне, он извинился хриплым голосом. Потом я вышел из машины и заторопился к условленному месту: вот и дома кончились, знакомый лесочек обступил меня со всех сторон. Тебя нигде не было. Цуэри, я решил, что ты, девочка моя шилагинская, прячешься где-нибудь в кустах боярышника или кизила. Я поспешил туда, поднялся на гору по крутой тропе, по нашей тропе, ведь проложили ее мы с тобой. Вот и лужайка наша в глубине леса, молодой дуб, на котором ты вырезала мое имя. Я бросил чемодан, вытер пот со лба в ожидании, что вот-вот ты приложишь свои нежные, прохладные ладони к моим глазам. Но тебя не было.

— Цуэри, — крикнул я в отчаянии. — Цуэри, девочка ты моя шилагинская, где ты? Цуэри, не томи меня! Это же я, твой Нури.

Я суетился, бросался в разные стороны, но нигде не нашел тебя. Вдруг послышался шорох. Я обернулся и увидел в кустах хромого попутчика. В руке этого человека что-то сверкнуло. Я встретил его хладнокровный взгляд, но не успел ни о чем подумать, как раздался выстрел. Гора двинулась ко мне, земля закружилась, я упал. Земля и горы исчезли, осталось небо, серое-серое, и я почему-то вспомнил строки:

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я…

Очнулся на больничной койке, вот так, любовь моя. Не знаю, не знаю, девочка ты моя шилагинская, где ты, что с тобой?»

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ

Письмо написано на листке, вырванном из амбарной книги, синим шариковым карандашом.

«Это пишет тебе твой брат Рустам. Брат мой, Абу-Муслим, считай, что позора больше нет. Враг нашей семьи умер с именем твоей дочери на устах. Я взял на себя этот долг чести, чтобы оградить тебя и, твое достойное имя.