Опасная тропа

Но вот сегодня Ражбадин окончательно вышел из себя и ушел, хлопнув дверью. Не ожидавшая этого Анай опешила, сначала даже не сообразила, что произошло и, зная решительный характер мужа, поняла, что это конец, что она, быть может, навсегда потеряла человека, который так много сделал для нее. Долго сидела она в оцепенении, судорожно потирая виски, как бы желая очнуться и прийти в себя. Вдруг она вскочила и заметалась по комнате, еще более ужаснулась, когда не нашла и детей в сакле. Оставшись одна, она ощутила в себе и вокруг такую пустоту, что вся жизнь, все ее существование вдруг стали бессмысленными. Что-то оборвалось в ней, потерялась какая-то нить, связывающая прошлое с настоящим… Это было потрясение, какое, быть может, она никогда до этого не испытывала, что перед этим преследующие ее всю жизнь неотступная тоска и горечь переживания, что ей собственная жизнь, когда она теряет все то, что ей дороже жизни. «Нет, нет, нет, найти и вернуть!» И она с криком выбежала из сакли, стала звать мужа, детей с таким отчаянием, что соседи пришли в замешательство: «Не сошла ли она с ума?».

Я пошел искать их, вернее, пришел к Ражбадину, который с детьми вернулся домой. И Усатый Ражбадин был в растерянности, не найдя дома жены. С улицы раздался в это время ее крик, она в сопровождении Патимат, тяжело дыша, поднялась наверх и, распахнув двери, застыла на пороге, увидав мужа и детей, и зарыдала.

— Прости меня, муж мой, прошу тебя, прости, я доставила тебе столько огорчений… прошу, прости. — И с горьким всхлипом пала Анай перед ним на колени.

— Что ты, что ты, Анай, — подхватил ее Ражбадин, поднял, прижал к груди. — Что ты делаешь, как же так, не смей никогда и ни перед кем становиться на колени! Ты же мать моих детей…

— Прости и не покидай меня, мне страшно, я виновата, я поняла, не покидай меня, — плакала она без устали и горько.

— Успокойся, успокойся, я же рядом.

— Прости, мой дорогой человек, мой великодушный человек, меня ведь угнетало мое бессилие чем-либо отплатить тебе за добро…

— Родная, разве мне что-нибудь надо? Единственное, чтоб ты оглянулась вокруг, чтоб ты позабыла прошлое, порадовалась настоящей жизни, люди ведь вокруг хорошие…

— Не бросай меня, — дрожала Анай, — я стану, стану другой, муж мой… Прости. Дети мои, — она бросилась к ним и обняла их, плачущих. — Не плачьте, я была больна, простите меня, дети мои…

— Анай, перестань, смотри, у нас же гости…

— Да-да, что же вы стоите… — обратилась она к нам, — пожалуйста, садитесь…

— Мы потом, мы в другой раз… — растроганно заговорила моя жена, — простите, мы пойдем.

— Нет-нет, оставайтесь. Садитесь, Патимат. Куда ты торопишься, Мубарак? Садись, садись, — возбужденный Ражбадин усаживает меня на стул.

В этот вечер домой мы с Патимат вернулись поздно. Жена моя помогла взволнованной Анай приготовить пироги из тыквы с орехом. Очень вкусные они получились — с хрустящей румяной корочкой. И за добрым ужином больше Ражбадин не коснулся неприятного разговора, — зачем теребить раны? Да и Анай, будто в ней что-то сдвинулось, была ласковой и улыбчивой.

ТАМ, ГДЕ ПОЧТЕННЫЕ ПРОВОДЯТ ДОСУГ

Сколько аулов в горах, столько и гудеканов. Гудекан — святое место в каждом ауле и расположен он всегда на самом почетном месте. А наш гудекан находится на майдане — площади верхнего аула, там, где стоят резные каменные надгробья, символические памятники тем, кто умер или погиб вдали от аула. Стоят они в ряд, как спинки кресел в меджлисе — собрании для почтенных, а перед ними плиты для сиденья, на которых и восседают почтенные из каждого рода, опираясь спинами на резные памятники, опираясь будто на твердь прославленных предков и вбирая в себя их мудрость, их мужество, их достоинство. Мне очень рано пришлось быть причисленным в ранг почетных, потому что из моего рода никто не вернулся с войны, а среди детей самым старшим оказался я. А так как по обычаю родовое место на гудекане не должно пустовать, — это почетное место пришлось занять мне. Вот почему часто я слышу от сельчан, что я очень рано стал взрослым. Да, у детей военных лет рано появились складки на лицах, у тех детей рано седели виски, слишком рано они становились серьезными и взрослыми.

Сегодня здесь люди внимательно слушали Паранга, нашего долгожителя и председателя сельсовета. Даже словоохотливый Кужак не смел его перебивать. Увидев такое внимание на лицах у людей, я отослал семью домой и присоединился к ним. Не желая прерывать рассказ уважаемого человека, не поприветствовал я их обычным «Ассаламу алейкум!», а молча кивнул головой тем, кто меня приметил, и сел на место моих предков.