Опасная тропа

Терпение и еще раз терпение сдерживает меня и не дает задушить этого наглеца, который назвал Цуэри так презренно. Да, я еще слаб, легко раним, раздражаюсь по любому поводу и совершаю опрометчивые поступки. Он не умолкал в своей дерзости, я же не вымолвил ему в ответ ни слова, но он…

— Ты любишь ее?

— Да.

— Ну и дурак. Такие, как она, извратили представление о целомудрии и строгости горянок. Да что там говорить. Ты любишь ее… я это вижу, и — сочувствую, да-да, сочувствую…

— В чем-в чем, но в этом я не нуждаюсь…

— Не знаю, нуждаешься ты или не нуждаешься, но мое дело сказать, а ты можешь не слушать. Вот ты здесь лежишь, а что делает она?! Может быть, веселится с каким-нибудь парнем?

— Нет! — закричал я. — Нет!

Не знаю, какая сила толкнула меня, но опомнился я от отчаянного, безумного гнева, оттого, что почувствовал неимоверную слабость: дунь — и я упаду. А тот хоть бы что, вздохнул глубоко, будто и не было ничего.

— Вот видишь, ты не можешь не согласиться со мной. Да-да, я кое-что смыслю в жизни. Твой порыв доказал мне, что я прав. Ты не уверен в ней, только боль свою затаил. Стоило мне прикоснуться к твоей больной душе — в тебе сразу же проснулся зверь. Да, в каждом из нас сидит зверь. Только худшего зверя, чем отец этой девчонки твоей, я не встречал.

— Не смей о нем так говорить!

— Говорить — дело мое. Я говорю, а ты хочешь слушай, не хочешь — заткни уши. Ты не знаешь Абу-Муслима. Это подлый, низкий человек. Мы с ним были друзьями, хлеб делили и воду. Но он предал меня, да-да, единственный друг, которому я верил, предал меня. Я лишился работы только потому, что он хотел свою жену пристроить завучем в школе…

— Хватит, прекрати, — закричал я.

— Тот, кто уверен в своей любви, бывает спокоен, — возразил он.

Долго еще разглагольствовал мой сосед по палате о смысле жизни, о пережитых им невзгодах. Я слушал его, и мне казалось, что вся жизнь этого несчастного человека состояла из одних бед и неприятностей. Ни намека на свет в окошке я так от него и не услышал. Душа моя, опустошенная и измученная, уже ничего не принимала. Одно я знал твердо: человек, который сейчас случайно оказался рядом, не испытал в жизни того высокого и чистого чувства, которое подарила мне ты, девочка моя шилагинская. Но сейчас во мне поселилась смутная тревога, она не дает мне покоя. Зерна недоверия, посеянные этим, человеком, пустили корни.