Опасная тропа

— Раскрыл-таки наш участковый, ай да молодец Абдурахман. А почему так мало? — говорю я.

— Что мало? — хохочет директор. — Сукины дети. Двадцать пять рублей мало? Смотри, смотри, Мубарак, на нашего полковника, сияет он, довольный тем, что в директоре родного совхоза нашел злоумышленника.

— Его же чуть не сняли за безделье.

— Вот и постарался.

— А что ты там собираешься строить, директор, на том месте, где это дерево стояло?

— Еще один образцовый дом, не пятикомнатный, как тот, а четырех. Садись, Мубарак, подвезу!

— Спасибо, я пройдусь!

Заметив меня, ребята стали подходить и поздравлять с выздоровлением.

— Здравствуйте, дядя Мубарак, как ваше здоровье? — после того случая почему-то для всех молодых я стал дядей, этим они будто высказывали мне особое уважение и расположение. Что поделаешь, скоро мне на самом деле стукнет сорок.

— Мы рады видеть вас в добром здравии.

— Идите к нам.

Все мне были хорошо знакомы, и они будто давно — не один год, знали меня. Все сочувствовали. И представьте себе, почтенные мои, они на мои раны лили бальзам. Мне от их участия было приятно, доставляло огромное удовольствие, что я не лишний среди них, что этим людям я свой человек, член их коллектива. Равнодушных не было. Прораб Труд-Хажи долго пожимал мою руку и сказал:

— Слава богу, а то осточертел мне этот бригадир их, или, как его, командир, когда я его поставил на твое место. «Мне что, делать нечего, найдите человека!» — кричал…

— Я с ним виделся. Завтра сменю.

— Вот и хорошо. Сейчас дела пойдут лучше, и идут уже… — немного похвастался Труд-Хажи, потому что стал исполняющим обязанности начальника стройучастка. А может быть, и останется, тем более, главные работы на стройке выполнены. Все блоки готовы, осталось поставить вентиляцию и некоторые внутренние перегородки и забетонировать пол. Оконные, дверные рамы вставлены, застеклены, а оборудование — потом; это особое дело, инженерное.

— Ну как, дядя Мубарак, видишь, пока ты лежал, какой вид приобрело здание?!

— Молодцы, а ведь все это на пустом месте. Даже не верится.

— Воды кому, воды, ребята! Эй, Салих, Ибрагим, Хайдар! Кто просил воды? Вот подвезли… — говорит Труд-Хажи. И я обратил внимание, что он уже поименно обращался к студентам. А то раньше было: «Эй, усатый, бородатый, полосатый, эй, техасские штаны, или вообще без штанов!». Это тоже я считаю немалым прогрессом на нашей стройке. Теперь, чувствуя на себе главную ответственность, Труд-Хажи действовал по четко налаженному графику. И каждый водитель грузовика или самосвала работал по минутам. И такое, конечно, внесли эти молодые бойцы, одержимые ребята. Приятно сознавать, что и в натуре людей, и в природе, во многом еще таинственной, неизменно присутствует мечта и стремление к совершенствованию. Иначе и не может быть!

Думая о добром и светлом, миновал я стройку, повернул в сторону ущелья Подозерное.

ЗВЕЗДЫ РОЖДАЮТСЯ НА ЗЕМЛЕ

Так говорят горцы. Нет земли без звезд, а звезд без земли. И живем мы, горцы, уже десятки лет по московскому времени. До войны у нас было свое, местное время, ровно на час раньше приближавшее утреннюю зарю и новый день. На московское время мы перешли в самый суровый и тяжелый для нашей страны год, когда коварный и жестокий враг уже пробивался через Ногайские степи к Каспию. И это было сделано для того, чтобы идти громить врага в ритме и дыхании столицы: «Слава нам, смерть врагу!». А после войны уже были предприняты две попытки вернуться к старому времени, но они оказались тщетными, — что-то нарушалось, прерывалось и путалось в налаженном ритме жизни, и народ потребовал вернуть московское время, объясняя это тем, что ритм, вошедший в плоть и кровь нашу в лихую годину, не может быть подчинен каким-то иным законам, кроме как закону биения пульса.

На следующий день под пение жаворонка, этого глашатая ясного утра, отвесив нижайший поклон любезной сестре, я с семьей покинул больничную палату. И в это же шумное и оживленное утро я вышел на работу — творить свой раствор и бетон. Я еще ощущал в теле небольшую слабость, но ничего, пройдет, надо увлечься работой, чтоб вернулась прежняя бодрость.

Вездесущий и ворчливый Труд-Хажи попросил меня, чтоб я уменьшил процентное соотношение цемента. Как не понять его желания и озабоченность об экономии цемента? Услышав это, мой сосед Мангул через окошко подмигнул мне, мол, не слушай его, а затем высунулся и окликнул:

— Эй, Труд!

— Что тебе?

— Ты разве не слышал притчу об одном председателе колхоза?

— Колхозов много, о ком?

— О том, который решил отличиться и просил доярок фермы, чтоб они постарались выполнить план по удою молока на сто двадцать процентов. Когда же доярки радушно сказали, что постараются, то, приободрившись, председатель, покручивая пальцами правой руки кончик левого уса, говорит: «А на сто пятьдесят?» «Можно!» — крикнули доярки. Тут уж аппетит у председателя совсем разыгрался: «А если на двести?» Тогда доярки сказали: «Можно, но это уже не молоко будет…» «А что будет?» «Вода, дорогой наш Труд!» — добродушно улыбаясь, сказал Мангул.