Опасная улика

Косые лучи утреннего солнца ослепили Михаила Устинова, когда он открыл узкую дверцу и шагнул на крышу шестнадцатиэтажного жилого дома. Миша остановился и зажмурился. Ему в спину ткнулась остроносая пигалица с тонкими дредами рыжих оттенков. Подружка эксперта-криминалиста Маша Луганцева ставила смелые эксперименты со своей прической, но сохраняла верность широким штанам, ботинкам на толстой подошве и сумке-мешку через плечо. Девушка работала журналисткой. Ее глаза, похожие на яркие фонарики, постоянно рыскали в поисках сенсации.

– Здесь все и произошло? – спросила Маша, доставая фотоаппарат.

– Два одинаковых случая с разницей в сорок дней.

– Как тебе название для статьи – «Крыша самоубийц»? – Журналистка прищурилась, выбирая точку для съемки.

Головастик уже смирился с тем, что за отсутствием бицепсов-трицепсов вынужден удивлять подружку криминалистическими талантами и загадками следствия. Девушка пользовалась этим, строчила статейки и за полгода знакомства с Мишей завоевала авторитет среди коллег-журналистов как «источник близкий к следствию, пожелавший остаться неназванным».

Миша Устинов сверился в планшете с собственными фотографиями, сделанными на месте происшествия, и подошел к бетонному выступу на краю крыши.

– Она находилась здесь, – заявил он, показав на ограждающую стенку высотой чуть выше колена.

Маша подбежала к указанному месту, перегнулась через край и не смогла сдержать эмоции:

– Ох, ни фига себе!

Защелкал фотоаппарат.

– Осторожно! – забеспокоился эксперт.

Маша выпрямилась и с лукавым видом тряхнула дредами.

– Ты волнуешься за мою жизнь, Головастик?

Она употребляла это прозвище, когда была особенно расположена к парню. Миша не обижался.

– Меня больше волнует улика. Ты можешь ее уничтожить. Отойди. – Эксперт установил на парапете кейс криминалиста и открыл крышку.

– Какая еще улика?

– Вчера я ознакомился с отчетом патологоанатома. И кое-что меня заинтересовало. – Эксперт извлек большую лупу, оценил ее прозрачность и высунул голову за край стены.

– Что именно тебя заинтересовало?

Миша не отвечал. Это был один из тех моментов, который поднимал его авторитет в глазах девушки.

– Ты можешь объяснить? – не терпелось узнать журналистке. – Нашел что-нибудь?

– Нашел. – Миша победно улыбнулся, убрал лупу и натянул латексные перчатки.

– Где?

– Дай твою камеру.

– Я сама сниму. Показывай.

– Газетный репортаж и уголовное дело – две большие разницы, Маша. – Устинов бесцеремонно забрал у девушки фотоаппарат. – Для вас главное – эффект, а для нас – точность.

Он несколько раз сфотографировал стену здания с разным фокусным расстоянием.

– Я ничего не вижу! – злилась журналистка, пытаясь заглянуть сбоку.

Миша достал из кейса нож и пластиковый пакетик.

– А теперь держи меня. – Эксперт встал у края крыши, готовясь нагнуться вниз.

– Как?

– Присядь и обхвати мои ноги.

Девушка выполнила его команду. Ее нос уткнулся в ягодицы старшего лейтенанта юстиции.

– Держи крепко!

– Если ты пустишь газы, я за себя не ручаюсь.

Миша наклонился. Журналистка слышала, как лезвие ножа скоблит по бетонной стене. Через минуту эксперт гордо продемонстрировал ей пакетик с каким-то содержимым.

– Что это значит? – Девушка пыталась рассмотреть пакетик.

– Это значит, что твое название статьи – «Крыша самоубийц» – никуда не годится.

– Не тебе меня учить, зазнайка!

– Теперь я уверен: здесь произошло не самоубийство, а убийство!

36

В заброшенной оранжерее ботанического сада МГУ в исправном состоянии находилась лишь комната в северном торце вытянутой конструкции. Там не было окон, толстые стены были сложены из пористых кирпичей, чтобы можно было поддерживать одинаковую температуру зимой и летом. Когда-то здесь в специальных условиях хранили семена цветов и овощей. Потом семена переместили в подземное хранилище, и опустевшее помещение приспособил для личных нужд аспирант-ботаник Олег Дерябин. Тут под нарастающий скрип кровати с панцирной сеткой проходила кульминация его свиданий со Стелой Сосеску.

Сейчас на старом матрасе лежала Лиза Малышко. Ее запястья и лодыжки были примотаны веревками к металлической кровати. А тот, кто ее связал, дремал на стуле, прислонившись к стене.

Игорь Васильевич Гребенкин дернулся из-за неспокойного сновидения и разлепил веки. В темноте ему показалось, что кровать пуста. Он метнулся к двери, но, когда распахнул ее, дневной свет выхватил беспомощный силуэт заснувшей на кровати пленницы.

Гребенкин потянулся и вышел на свет. За разбитыми стеклянными стенами оранжереи росли старые яблони. Скоро их ветки оживут, оденутся в листву, а там уж недолго ждать и россыпи нежных цветов, которые украсят деревья узорчатыми шалями.

Как на фотографии его погибшей дочери.

Игорь Васильевич помочился на старую грядку. Девка тоже, наверное, захочет облегчиться, подумалось ему. И тут же доброе намерение перечеркнула молния злости – да пусть обделается, сука!

Вчера ночью он пытался выпытать у Лизы правду. Катя не могла сама броситься с крыши. Это подтвердил и сутенер. Дочь говорила о сюрпризе. Ее глаза предвещали некое чудо, а не тот ужас, который он увидел!