Эмили сжала руки в кулаки, пытаясь проглотить ком в горле. Ей было ужасно больно. И обидно. За то, что дядя Ника на какое-то время заставил ее почувствовать так, как она не имела права чувствовать себя. Ведь ее жизнь была лишена всякого смысла, всяких надежд. Всего. Ей не должно было быть хорошо в его обществе. В обществе мужчины. Любого мужчины. Она не должна была желать этого общества. Она не должна была наслаждаться его голосом, светом в серых глазах, странной близостью, которая успокаивала и в то же время безумно волновала. Когда-то она сравнила его с архангелом Гавриилом, а ведь он и вчера, расслабленный с растрепанными золотистыми волосами походил на вестника богов. Который нёс людям нечто чудесное, нечто дорогое и бесценное. Который мог дать ей нечто большее, чем беспросветное существование.
А потом она ляпнула про языки, и очарование вмиг развеялось. Потому что это вернуло их в прошлое. Прошлое, которое она любила и ненавидела одновременно. Которого боялась и тайно желала. Это было так опасно, что она ужасное перепугалась. Эмили до смерти боялась, что он узнал ее. И что может заговорить об этом. Она не хотела, чтобы он узнал ее. Не хотела, чтобы он даже думал об этом! Она умерла бы со стыда, если бы он узнал, что с ней сталось.
Поэтому она не имела права соглашаться на ужин! Впредь ей стоит держаться от него как можно дальше. Но на долю секунды, до того, как ошеломить ее своей благодарностью, — а ведь прежде ни один мужчина в жизни ни разу не благодарил ее за что бы то ни было, — она почувствовала к нему ответную благодарность. За то, что он заставил ее ощутить то самое хрупкое, желанное, казалось, потерянное навсегда, но безумно дорогое тепло, какое она ощутила семь лет назад, сидя под клёном. Которое разливалось в груди и согревало все тайны уголки ее души.
Эмили готова была расплакаться, но усилием воли взяла себя в руки. Ей было больно. Ужасно больно и обидно. Неужели с нее не было достаточно того, через что она прошла? Неужели кому-то понадобилось отобрать у нее эти дорогие крупицы воспоминаний, которые подарил ей Габриел семь лет назад? Кому теперь нужны ее страдания? Кто от этого выиграет на этот раз? Ее семья отреклась от нее, она не была больше для них обузой. Общество отказалось от нее. Она была никому не нужна…
И всё же…
И всё же он угостил ее вкуснейшим ужином, накапал на ее креветку соевым соусом, улыбался ей и поддерживал разговор, который многие посчитали бы ересью. Сам же потом убрал со стола и пожелал ей спокойной ночи. И это после того, как она разозлила его на лестничной площадке.
Кем на самом деле был дядя Ника? И почему ей была так важна каждая его улыбка, предназначенная ей?
Она должна думать о нем прежде всего, как о человеке, который намеревается сдать ее судье, который в свою очередь несомненно решит повесить ее. В данный момент, такая участь казалась ей более желанной, чем дружелюбное и радушное настроение дяди Ника.
Настроившись на нужный лад, хмурая и подавленная, Эмили вышла из номера, держа одной рукой свой саквояж, а второй прижимала к груди Ника. И едва она подняла голову, как увидела стоявшего в коридоре и поджидающего их дядю Ника. Он внимательно смотрел на нее, и когда их глаза встретились, он улыбнулся ей так мягкой и нежно, что все воздвигнутые до этого барьеры с головокружительной легкостью рухнули. Эмили внезапно стало ужасно больно от того, что она была не в силах бороться с этим непостижимым человеком.
Он медленно подошел к ней и осторожно взял из ее руки саквояж.
— Доброе утро, — послышался его тихий, уже такой знакомый и такой приятный низкий голос, что Эмили ощутила легкую дрожь в коленях. От обиды и досады она была готова заплакать, поэтому, склонив голову, она промолчала и ничего не ответила.
И он тоже промолчал, не сделав ни единого замечания, что еще больше усугубило ситуацию. Развернувшись, он пошел к лестнице. Она молча последовала за ним, пытаясь побороть тяжелые удары своего сердца. Эмили понимала, что поступает несправедливо, ведь он не сделал ничего плохого. Но не могла поступить иначе.
Ведя с собой эту жестокую борьбу, девушка вышла во двор и огляделась. Недалеко стояло несколько экипажей, и она не узнала среди них тот, в котором они ехали вчера.
— Наш экипаж стоит в правом углу, вон там, — сказал Габриел, будто прочитав ее мысли, и показал в нужную сторону.
Эмили хмуро посмотрела на очередной ни чем непримечательный черный экипаж, заправленный тремя крупными лошадьми.
— А со вчерашним экипажем что-то стряслось?
— Нет, мы просто сменили его на другой, на случай, если за нами последуют… ваши друзья.
Его слова так сильно задели ее, что Эмили резко повернулась к нему и почти гневно выпалила:
— Они мне не друзья!