Опасное хобби

«А она, оказывается, совсем даже ничего, — ощущая тепло, растекающееся по жилам, думал одобрительно Вадим. — То, что нужно в данный момент. И кожа отменная, будто замша, теплая, ласкающая ладонь».

Он гладил ее, постепенно доводя до бешенства, но кажрый раз останавливаясь, едва она готова была закатить глаза. Рано еще, подруга, потерпи, испытай все муки неутоленного желания. Все придет в свое время. А насладишься ты не здесь, на этом диване, покрытом персидским ковром, прямо вот так, в открытую, напропалую и до упора, а в своей собственной кровати, в той, другой комнате. И это надо прежде всего тебе самой, чтобы крепко запомнилось и не показалось случайной связью от обычной нужды. А пока терпи и дозревай…

Потом время стало неожиданно быстро приближаться к ночи, и Вадим решил, что плоды созрели окончательно и нора приступать к сбору урожая. Он довольно бесцеремонно вытряхнул даму из ее парчовой скорлупы, резво поднял на руки и отнес в спальню, где девственно-белые крахмальные простыни, словно приготовленные специально, ожидали принять любовников в свое хрустящее лоно.

Все-таки до самого последнего момента она, пожалуй, относилась к нему как к собственной прихоти, не больше: симпатичный крепкий мужик, чистый и обихоженный, пахнущий дорогим дезодорантом, не настолько самец, чтобы не чувствовать меры и заходить по собственной инициативе слишком далеко. Другое дело, если ему позволить… А впрочем, почему бы и нет? Отчего и впрямь не расслабиться с ним — в мягкой такой манере?.. Но он, послушно приняв поначалу ее условия, вдруг все так запутал, что Алевтина Филимоновна, женщина во всех отношениях трезвая и положительная — по собственному, разумеется, мнению, — даже забеспокоилась: уж не заблуждалась ли она на его счет? Его решительность как-то сразу парализовала и волю ее и тело. Он теперь мог позволить себе делать с ней все, чего бы захотел, что в голову пришло бы, потому что она не имела сил для отказа. Ибо только сейчас поняла наконец, что, оказывается, отродясь вообще ничего не знала о настоящей любовной страсти. А то, что он с нею творил, конечно же выхлестывалось за границы того, что она пуритански назвала бы любовью.

Был даже момент, когда она, тщетно спасаясь от его жутковатой настойчивости, попыталась уползти, укрыться среди многочисленных подушек, но ее попытка просто перевести дыхание не удалась, и более того, после немедленной серии ожесточенных атак сознание ее не перенесло столь мощного эмоционального взрыва и благоразумно отключилось. На краткий миг, не дольше, но и этого ей позже оказалось вполне достаточно, чтобы высоко оценить способности партнера.

И, как ни странно, именно эта оценка заставила ее невольно взглянуть на возникшую между ними связь в несколько ином направлении. Теряя временами всякое ощущение реальности и как всякая стосковавшаяся по крутой мужской ласке женщина, Алевтина Филимоновна между прочим старалась не упустить ничего из тех бессвязных восклицаний, которые срывались с губ Вадима. И то, что она слышала, ее полностью удовлетворяло: он был абсолютно искренен в своих эмоциях. Он даже, кажется, влюбился в нее, или тогда она вообще ничего не понимает в людях… А когда мужик покорен вот до такой степени, то есть полностью, из него можно веревки вить. Что ей в конечном счете и требовалось.

По сравнению с другими женщинами она, возможно, имела меньше физических достоинств, но те, что ей достались от Бога, она умела использовать без остатка, и понять и оценить этот ее дар могли только опытные, мудрые в любви мужчины. Когда-то они были, как была и безудержная молодость, а теперь приходится лишь благодарить Всевышнего — вот уж действительно удача, редкий подарок судьбы.

Последнюю точку в ее сомнениях, если таковым еще оставалось место среди разорванных, лишенных всякой логики мыслей, поставило событие, случившееся уже в конце этой волшебной, восхитительной ночи. Когда в какой-то уже бессчетный раз всю ее снова опалило пламенем, а от очередного взрыва отделял лишь неуловимый миг, Вадим резко остановился, заставив Алевтину мгновенно сжаться от ощущения чего-то ужасного и неотвратимого, что должно было обрушиться на нее. В мертвой тишине она услышала, как рвано бухало его сердце. А сам он, грубо отстранившись, сел на кровати боком, раскачивая головой из стороны в сторону и сжимая виски растопыренными пальцами.

Что случилось?.. Алевтина потянулась к нему, будто желая обвить его собой и думая лишь о том, как бесследно и горько исчезает из нее только что бушевавший огонь.

— Тебе плохо? — спросила почему-то шепотом.

— Очень… — болезненно сморщился Вадим. — Мне так плохо, как ты себе даже представить не можешь… Вот как и тебе сейчас. — Слова, будто сдерживаемые рыдания, с клекотом вырывались из его горла. — Я не хочу, не хочу, слышишь? Но вынужден оставить тебя, моя любимая…

Ах, как он это сказал! С какой безумной, неподдельной мукой!

— Но почему? — Алевтину даже в оторопь кинуло от такой безмерной силы.