Меня душит очередной приступ кашля. В зеркале я вижу потускневшие глаза, которые смотрят с покрытого нездоровым румянцем лица; высокие скулы и почти прозрачные руки; платье, которое стало мне слишком велико, буквально болтается на костлявых плечах.
Я чувствую, что силы покидают меня. Теперь я больше времени провожу в кровати, чем в кресле. Аппетит у меня пропал совершенно. Меня посещает встревоженная леди Хоптон, жена моего тюремщика, спрашивает о здоровье, а сэр Оуэн посылает за личным врачом королевы. Он не допустит, чтобы потом говорили, будто я умерла в его доме из-за отсутствия должного ухода.
Я смотрю на малютку Тома, и меня мучит мысль о том, что вскоре он останется сиротой. Господи милостивый, не дай мне умереть! Мне всего двадцать семь, и я должна жить ради своих детей и любимого мужа. Я уверена: стоит Неду появиться перед моими глазами – и мне станет лучше. Я уж не говорю про Эдварда… Мои руки тоскуют по старшему сыну.
Я умоляю разрешить мне встретиться с ним. Эдварду теперь шесть, и я не видела мальчика вот уже четыре долгих года. Но мне отвечают, что это невозможно. Знает ли мой любимый муж, что я больна? Увижу ли я его когда-нибудь? Хотя бы один раз – о большем я не прошу. Только взглянуть на него одним глазком, чтобы забрать этот образ с собой на небеса. Потому что, боюсь, именно туда я очень скоро отправлюсь. Я все время вспоминаю слова, что написала мне Джейн из Тауэра накануне своей смерти: «Не уповай на то, что юный возраст – залог долгих лет впереди, ибо, если того пожелает Господь, умирают и молодые и старые». За что мне такие испытания? Вся вина моя заключается лишь в том, что я, как и бессчетное число других женщин, влюбилась и вышла замуж. Но меня до сих пор наказывают за это, и теперь я уже точно знаю: королева никогда меня не выпустит.Сегодня утром я закашлялась, и на платке осталась кровь. Я в ужасе смотрю на платок и не хочу верить, что конец совсем близок. Я сажусь, меня трясет, сердце отчаянно колотится. Господи, нет! Пожалуйста, умоляю Тебя, позволь мне пожить еще немного! Я, взволнованная, сижу на краешке кровати и жду нового приступа. На платке опять остается кровавое пятно, на этот раз меньше прежнего, но тревога не покидает меня. В ужасе я зову леди Хоптон, и та снова посылает за лекарем.
– Что со мной? – спрашиваю я у врача.
– Это чахотка, – мрачно говорит он. – Болезнь легких. Я предписываю вам отдых и приятное времяпрепровождение. Дышите воздухом, читайте книги, вышивайте немного или играйте в карты.
– Миледи запрещены развлечения, – заявляет леди Хоптон. Она, как настоящий бдительный тюремщик, ни под каким видом не оставляет меня наедине с доктором. Чего она боится? Что я вовлеку его в изменнический заговор? Я больная женщина! Я хочу только одного – выздороветь. Но у меня уже ни на что не осталось сил. Я едва могу двигать рукой, чтобы вести этот дневник.
– Тогда давайте больной ослиное молоко и устриц в раковинах – это продлит ей жизнь, – говорит врач, и миледи кивает.
Доктор ни словом не приободрил меня. А я не осмеливаюсь задавать ему вопросы, потому что боюсь его ответов, он уже и без того сказал слишком много. «Это продлит ей жизнь…» – звучит довольно зловеще. Я не настолько глупа, чтобы не понимать: слова врача равносильны приговору.