– Понятия не имею, где Гарольд его хранит, но попробую выманить. Скажу ему, что камень леди Бланш у меня. Даже если ничего не получится, он хотя бы оставит леди в покое.
– Вы-то чего о ней так переживаете? – подозрительно сощурилась Молли. – Вам-то она не хозяйка.
– Она дама, а я джентльмен, – объяснил я, но Молли не поняла.
– Это вы влюбились в нее, что ли?
– Ой, да что с тобой говорить, – раздраженно отмахнулся я. – Джентльмен должен защищать благородных дам, ясно? Быть рыцарем. Не то чтобы я часто это делал, но…
– Ясно, ясно. Вы даже чуть посимпатичней становитесь, когда так вдохновенно говорите, – одобрила Молли.
– А у тебя прямо тяга к вдохновенным ораторам, – огрызнулся я.
– Это те, что громко орут, что ли?
– Нет. Это те, кто умеет красиво говорить, и мы знаем одного такого.
– Не хочу про него вспоминать, – тут же сникла Молли, и я гордо повел плечами. Последнее слово все-таки осталось за мной. – Сердце он мне разбил, сама не пойму, как я еще жива. Это, видимо, чтобы помочь вам. Так что идемте-ка быстрее, пока я совсем не умерла.
– Тебя я тоже оживлю, если трилистник соберу, – великодушно сказал я и покосился на нее, чтобы увидеть восхищение и благодарность.
Я всегда любил производить на других впечатление. Правда, никогда не думал, что докачусь до того, чтобы пытаться впечатлить нищую ирландскую воровку и радоваться этому, как ребенок. Как низко я пал.
Но она посмотрела на меня весьма снисходительно.
– Мистер, вы сказку, что ли, плохо слушали? Вернуть можно только одного человека: камни копят-копят силы, забирают у тех, кто их хранит, и тогда могут на кого-то потратить. Я-то и удивилась, когда вы камень к леди Бланш приложили. Подумала, ишь какой вы благородный, на нее силу тратите, вместо того чтоб самому ожить. Влюбились, наверное!
– Кхм. Не влюбился, но да, это и значит быть джентльменом, – промямлил я, чтобы не выдавать себя.
Даже и не подумал бы истратить камень на кого-то еще, если бы помнил, что камень такой маломощный. Молли посмотрела на меня с юмором – так, будто все поняла.
– Честно говорю: жить мне и самой очень хочется, но я смирилась уже как-то со всем этим, а вы – нет, по глазам вижу. И вы же все-таки граф, у вас прав больше, чем у меня. Я, конечно, аристократов всяких терпеть не могу, но для вас исключение сделаю. У вас в семье все полезные: батюшка ваш сотням людей работу нашел, брат помогает мертвым свои дела перед смертью закончить, или, скорей, после смерти, хе-хе. А вы меня спасли. Без вас я бы в том переулке померла, и все. Вы идти мне помогали, подбадривали, доктора хотели найти, к брату отнесли.
Хорошо, что я теперь не мог покраснеть от неловкости, а то непременно бы это сделал. Я даже не думал, что она помнит нашу встречу в переулке, – она никогда о ней не упоминала. К брату я ее отнес, чтобы он потренировался на ней оживлять, а потом спас и меня, но сказать все это сейчас духу у меня не хватило, правда иногда – совершенно излишняя вещь.
– В общем, славный вы парень, – искренне сказала Молли. – Хоть и страшный сейчас, как чума, уж простите.
– На себя посмотри, – церемонно ответил я, но не стал врать себе: мне нравилась ее оскорбительная искренность.
Она фыркнула, потом обеими руками сжала мою руку:
– Говорите, что надо делать, только быстрей: нехорошо мне, чувствую, что уж недолго осталось.
Я в который раз вспомнил девиз нашей с Беном школы, который, судя по эскизу могильного камня, так нравился отцу: «Ставить служение выше собственных интересов». В моем пансионе Молли уж точно не бывала, но сейчас готова была провести свои последние часы в соответствии с этим девизом. Я был тронут, но благодарить слуг – это уж слишком, поэтому просто милостиво кивнул. Все воображаемые Джоны внутри меня встряхнулись ото сна, и каждый снова обрел надежду воплотиться.
– Идем. Плана у меня, если честно, нет. – Я вздохнул. – Буду просто действовать разумно. Как говорится, «думай как ирландец, поступай как три стакана назад».
Молли недоверчиво нахмурилась, а потом хохотнула:
– Ого, вы запомнили! Может, и в Ирландию однажды съездите, а?
– Не думаю, – ответил я.
А потом взял с кресла шаль леди Бланш и накинул ей на плечи: не хватало еще, чтобы вся улица любовалась ее голыми синеватыми руками.
– Ух, какой вы галантный, – хихикнула Молли, опять усмотрев в моих действиях намерения куда лучше, чем они были на самом деле.
Я оставил рубиновое ожерелье на столике, закрыв отделение для камня, – теперь ничто не намекало на то, что это отделение вообще существует. На секунду мне стало жаль, что я так плохо помню Вернона Роуза. Что за человек придумает спрятать одну ценность в другую? Не боялся ли он, что рубины украдут? И еще множество вопросов без ответа. Как жаль, что с мертвыми никак не поговорить и все их загадки остаются без ответа навсегда. Вот, например: мой отец, как оказалось, был не таким уж плохим человеком, несмотря на покореживший его душу ирландский камень, – так отчего же тепла ему хватало на всех, кроме нас с Беном?