Опасное наваждение

– Потому что глупо с твоей стороны вести себя так, словно ты единственная девушка в мире, позволившая мужчине воспользоваться собой и заплатившая за это высокую цену, – безжалостно сказала я. – Здесь на улицах таких сотни: девушки из хороших семей, взбунтовавшиеся, как и ты, девушки, слишком самонадеянные, чтобы слушать чьи-то предостережения. Что толку корить себя. Ты и так уже достаточно настрадалась. Не в твоих силах изменить прошлое. Но что бы ни случилось, ты все та же самая Габриэль, какую я знала в Новом Орлеане. Я думаю, ты презираешь себя за то, что тебе нравилось заниматься любовью с Борисом, даже несмотря на то что он дурно обращался с тобой?

Ее щеки запылали, и я поняла, что я угадала.

– Глупая девочка. Ты ощущаешь себя проституткой и развратницей, не так ли? Ты давала себе слово никогда больше не отдаваться ему, но всякий раз, когда он клал тебе руки на плечи, ты чувствовала, что таешь, словно кусок масла на сковородке. Ты говоришь себе, что ты порочна и безнравственна. О, я знаю. Я прошла через все это и знаю, что, когда дело касается некоторых мужчин, я всегда буду распутницей. Я ничего не могу с собой поделать, но от этого не считаю себя порочной. Глупой, может быть. И наивной, как ты. Но не порочной.

– О Рони! – Габриэль тихо заплакала.

– Я расстроила тебя, – сказала я, – но не жалею об этом. Пора, чтобы кто-нибудь научил тебя уму-разуму. Убегая с этим чертом из дома, ты не знала, на что в голове существуют мозги, но это не значит, что ты до сих пор не умеешь ими пользоваться. Ты лежишь здесь и день за днем призываешь смерть, правильно? Ты думаешь, я не знаю, что у тебя на уме? Но смерть ничего не решит. Это выбор труса. Я узнала это много лет назад. Я не думала, что ты такая трусиха, Габриэль Мак-Клелланд. Жизнь – бесценный подарок, но его так легко потерять. Живи, живи хотя бы ради Адама!

– Но я умираю! – зарыдала она. – Я знаю, что умираю! Я не такая уж дурочка. Ты говоришь мне, что я поправляюсь, ты хочешь подбодрить меня. Но я знаю, что никто не сможет мне помочь!

– Значит, наберись мужества и прими свою судьбу. Умри хорошей смертью, а не плохой. Ты можешь умереть с миром в душе, но для этого ты должна победить страх. Будь мудрой. Помоги всем нам стать мудрее и лучше рядом с тобой. Что случится с твоими родителями, когда они узнают о тебе? А они узнают. Я сама расскажу им, потому что будет жестоко оставить им надежду на твое возвращение домой. Что они почувствуют, когда узнают, что перед смертью ты была в отчаянии, одинокая и несчастная? Но если они будут знать, что перед смертью ты была спокойной, примиренной со всеми и сама с собой, неужели ты не понимаешь, насколько легче им будет перенести страшное известие? Подумай о своем сыне. Дети понимают больше, чем мы думаем. Они все чувствуют. Он чувствует твое отчаяние… Ладно, я достаточно тебя бранила. Мне надо спускаться вниз, пока эти гориллы не разнесли мой игорный зал в клочья. Они не знают, как себя вести в доме, где хозяйка – женщина. Мы поговорим позже.

– Рони, помоги мне, помоги мне стать такой же мужественной, как ты.

– Мне не нужно тебе помогать, – мягко ответила я. – Ты и так мужественная, иначе никогда бы не пережила тех испытаний, которые выпали на твою долю. Спокойной ночи, дорогая. Постарайся уснуть. Я приду вечером взглянуть на тебя.

Габриэль слабо улыбнулась мне и закрыла глаза. Ее кожа была бледной и почти прозрачной. В городе постепенно становилось холодно и сыро. С приближением зимы с моря в бухту поползли туманы. Здесь Габриэль никогда не поправится, я это хорошо понимала.

Спустившись по лестнице, я услышала за дверью веселый шум: там пили, смеялись, играла музыка. «Это место не для нее, – подумала я. – И не для Адама. Ребенок не должен жить в казино. Но куда я могу их отвезти?» Я вздохнула, поправила волосы и, профессионально улыбаясь, вошла в большой салон. Габриэль придется иногда самой заботиться о себе. Мне нужно работать.

По-видимому, заботливое провидение не оставляло меня этой ночью. Я играла в «фараона» с каким-то старателем, который никак не хотел успокоиться, пока не проиграл мне все свое золото. Но даже это не остановило его. Он вытащил из кармана лист бумаги и положил его на стол.

– Это купчая на ферму, – сказал он. – Я купил ее, чтобы перевезти туда жену и ребенка. Ферму мне продал один черномаз… мексиканец. Все было честно. Возьмешь эту бумагу в залог?

Мой стол в кабинете был завален бумагами на собственность в горах Калифорнии, нарезы земли в Сан-Франциско и целые акры в пустыне. Конечно, я взяла его залог, выиграла, и старатель ушел с чувством облегчения, готовый начать жизнь сначала. Я отдала купчую Профессору и велела прочитать ее мне. У меня было предчувствие, и оно подтвердилось: речь шла о доме и пятидесяти акрах земли недалеко от Сан-Матео, к югу от Сан-Франциско. Но это были все сведения, которые нам удалось почерпнуть из документа. Я решила сама посмотреть ферму.