Опасное решение

Вот и в борьбе с преступностью, особенно в тех ее сферах, где иной раз «усилия» правоохранителей странным образом совпадают с «усилиями» уголовников, Филипп, при острой, разумеется, нужде, действовал так, как его научили хорошие люди. Те, что отправляли молодежь за тридевять земель на войну, в истинном смысле которой разобрались только потомки. Грамотно действовал, хотя кое у кого мог и возникнуть вопрос: как же, мол, так, – в мирное время, да фронтовыми методами? Удивляло, что никто впоследствии как-то не жаловался на применение Филиппом дополнительных «усилий». Кто-то не успевал, а кому-то казалось, очевидно, что жалоба сама по себе бессмысленна. Ну, что она может еще добавить к тому, что уже им же сказано? Молчал бы – другое дело… Очень ценил Турецкий это прекрасное рабочее качество Фили Агеева. Потому и обрадовался, когда Славка предложил прислать в станицу именно его.

Александр Борисович умел, но не любил стрелять. Он прошел в свое время правильную школу Грязнова, а тот постоянно повторял, и Саня тоже усвоил, что самое противное на свете – это стрелять в живых людей. И нередко повторял эту ставшую широко известной фразу своим ученикам – студентам-юристам и практикантам. Тоже имея к тому основания.

Здесь, в станице, Турецкий не предполагал пока стрелять, но, как говорится, кто знает! Это человек предполагает, а располагает-то Всевышний и никто другой. Так что если не объявится конкретная надобность применять оружие, то силовая защита потребуется совершенно определенно, а до мастерства Фили дотянуться редко кто мог. Более того, никто и предположить не мог, что в этом невысоком и невзрачном человеке, подбирающемся к своему полувеку, таится такая опасная взрывная сила. Внешность, известно, бывает обманчивой, и Агеев с удовольствием пользовался этим распространенным заблуждением, причем вполне профессионально. Поэтому и чеченцы, о которых достаточно подробно рассказал Александр Борисович, частично и со слов Грязнова, сразу заинтересовали Филю. Служа в разведке спецназа, он, естественно, владел языком «маленького, но гордого» народа, – в пределах необходимого, разумеется.

В Замотаевке Турецкий надеялся получить от криминалиста Жоры результаты дактилоскопической экспертизы. И если предположения о принадлежности отпечатков пальцев беглым бандитам-боевикам из федерального розыска подтвердятся, этот факт мог бы во многом облегчить решение вопроса о роли одного ответственного генерала в совершенных преступлениях прошлого года, «повешенных» его же стараниями на невиновного пчеловода.

Криминалист не знал, конечно, всех тонкостей данной ситуации, – для него, решил Турецкий, это было бы лишним и даже опасным, – но Жора, тем не менее, понимал свою ответственность. И к приезду акт экспертизы с отпечатками был готов. Он после звонка Турецкого отъехал на своей машине к парку, где и передал соответствующий документ с приложенными материалами исследования и заверенными его подписью. Отдал под личную ответственность московского сыщика, которого ему достаточно убедительно представил недавно сам Свирский, слов на ветер не бросавший. Жора теперь и не волновался. Сделал свое дело, получил благодарность в виде бутылки хорошего коньяка, купленного Турецким в аэропорту специально для этой цели. А то, понимаешь, спасибо да спасибо, будто это – деньги такие новые.

Пошутили по этому поводу, Турецкий дружески пожал руку Козлу, что чуть позже очень развеселило Филю, и они отбыли в свою станицу.

Прибытие Агеева никоим образом не афишировалось. Александр Борисович въехал задом во двор, закрыл ворота, и тогда Филя выскользнул из машины и тут же оказался в доме. Он обошел комнаты, веранду, проверил двери и окна, то есть действовал профессионально – на случай крайней ситуации. Оглядеть двор и сад он собирался попозже, когда стемнеет. А пока можно было и поесть чего-нибудь.