Опасное соседство (Узы моря. Опасное соседство. Возвращение)

Никогда прежде самка леопарда не убивала овец. Она много раз оказывалась с ними рядом, и эти животные, пасшиеся на лугу у самой лесной опушки и не имевшие ни рогов, чтобы защитить себя, ни умения быстро бегать, при желании легко могли бы стать ее добычей. Но было в их запахе нечто, мешавшее ей на них охотиться, если хватало другой пищи. Молодой леопард убил первую из тех пяти овец, еще учась охотиться, а когда он оттащил тушку в заросли колючего кустарника, мать присоединилась к нему, и они за один присест съели почти целую овцу, не тронув лишь голову, копыта и шкуру. Мясо было вкусным, но вот шерсть, которую они сперва пытались как-то убрать с овечьего брюха с помощью языков, оказалась очень противной.

Сейчас, лежа рядом с сыном на устланном палой листвой полу пещеры, мать заботливо вылизывала его черную морду, и молодой леопард охотно ей подчинялся, зажмурившись и положив голову на лапы, как в детстве. Он весил уже почти шестьдесят пять килограммов натощак и, вместе с метровым хвостом, был два с половиной метра в длину, то есть по весу и величине почти догнал мать. Голова его с плотно прижатыми ушами, когда он с удовольствием подставлял морду ласковому шершавому материнскому языку, напоминала змеиную и с закрытыми глазами и расслабленной полуоткрытой пастью не казалась сейчас такой уж опасной и грозной.

В мягких лучах закатного солнца пещера, выходившая на запад, сияла розовым светом, отражавшимся от красного песчаника, и роскошная шкура самки выглядела великолепно.

На ее широкой спине, покрытой черными округлыми пятнами с сердцевинкой густого, рыжевато-желтого цвета, более темного, чем основной золотисто-коричневый фон, весь солнечный свет, казалось, собирался, а потом разлетался брызгами.

На плечах пятна были густо-черными и почти идеально круглыми, а сбегая вниз по лапам, приобретали сперва каплевидную форму, а потом превращались просто в продолговатые штрихи. Она лежала, приобняв одной передней лапой сына за плечи и уютно устроив его голову на второй своей передней лапе; рядом с ним длинная мягкая шерсть у нее на брюхе казалась удивительно светлой, почти белоснежной.

Последний солнечный луч, словно не желая никому уступать свою власть над царством красок, чуть задержался здесь, на высоком утесе, и вот в последний раз янтарным блеском вспыхнул в глазах самки леопарда, в последний раз высветил розовый лепесток ее языка, которым она вылизывала сына.

Сгущались сумерки, и самка встала, резко дернула хвостом и посмотрела вниз, в долину. Сын ее некоторое время полежал еще на спине, потом, желая снова привлечь внимание матери, несильно ударил ее лапой с убранными когтями по морде.

Однако негромкий трескучий рык самки заставил молодого леопарда тут же вскочить и встать с нею рядом в полной боевой готовности — уши торчком, — ожидая наступления ночи.

Они видели, как на том конце долины зажигались огни в окнах фермерского дома, слышали лай собак — все это было им хорошо знакомо. Вдали лаяла другая собака, чуть звенела гитара, гудели автомобили, но для леопардов эти звуки не имели особого смысла, разве что принадлежали они тоже миру высоких двуногих существ.

Долину давно уже затопило целое озеро тьмы; леопарды вместе поднялись по узкой горловине на вершину утеса и тут же растворились в лесном мраке. Теперь они испытывали настоящий голод, не зная, что ужин поджидает их под холодным недреманным оком ловушки-самострела. Ступая друг за другом след в след, они безошибочно продвигались по темному лесу к той большой поляне на вершине горы, где обычно паслись овцы. Не обращая внимания на рассыпавшуюся по лугу отару, они обошли пастбище по опушке леса и снова вошли в чащу чуть ниже небольшой плотины. Овцы на плотине белой волной шарахнулись прочь, только копытца застучали. Но тут проснулась парочка зуйков; птицы закружили над плотиной, громко протестуя скрипучими голосами, и тут же вдали залаяла, точно на что-то бесконечно и бессмысленно жалуясь, собака.

Леопарды не остановились и как будто бы даже ничего не заметили. Теперь они двигались быстро, низко припадая к земле, торчком стояли только их подрагивавшие уши, чутко отмечавшие любой, даже самый незначительный шорох, способный представить какой-то интерес. Потом хищники пошли медленнее, ступая совершенно беззвучно, и даже суетливый шепоток полевой мыши или шорох змеи, проползшей в сухой листве, тут же распознавался ими и соответствующим образом интерпретировался. Их мягкие передние лапы с чуть повернутыми внутрь подушечками сперва очень легко касались земли своей внешней стороной, а потом уже всей поверхностью.