Опасность тьмы

Пианисты выстукивали свой джаз – безошибочно и уверенно. Воспоминания об отце застлали ей глаза внезапными слезами.

Десять

– Она меня видит?

Сестра явно сомневалась.

– Она меня слышит?

– Может быть… Слух у нее… Да, может быть.

– Слух у нее что? Что?

На ее лице промелькнул страх.

Макс Джеймсон кричал. Он был зол. Он говорил с ней так, как будто это была ее вина, а это была неправда, но извиниться он был не в состоянии.

– Что? Пожалуйста, не обманывайте меня.

– Слух у нее откажет последним, вот и все, что я хотела сказать. Так что она, может быть, вас слышит… всегда считайте, что это так. Самая лучшая стратегия.

Но когда он взглянул на Лиззи, которая могла слышать его, а могла и не слышать, он не смог придумать, что ему сказать.

Лиззи. Только это была уже не Лиззи.

Он заметил, с какой добротой, с какой заботой смотрит на него медсестра, и ему захотелось положить голову ей на грудь, найти утешение. Она вытерла лоб Лиззи смоченным в холодной воде полотенцем.

– Она это чувствует?

– Я не знаю.

– Мне нужно выйти на воздух. Я могу пойти в сад?

– Конечно. Там прекрасно. Так спокойно.

– Мне не нужен покой.

Он стоял посреди душной маленькой комнаты, где умирал человек, и пытался что-то сказать, но из его груди вырвался только глухой вздох. Он попятился к двери.

Прошло уже три дня и три ночи, и смотреть на это было невыносимо, но его жена все не умирала. Лиззи.

Он сел на скамейку. Было бы лучше, если бы он курил. У него была бы уважительная причина. «Мне нужно выйти, чтобы выкурить сигаретку», а не: «Мне нужно сбежать, чтобы не видеть, как она умирает».

На улице больше никого не было. Справа виднелось недавно достроенное новое крыло, в окнах которого еще не было стекол, и они выглядели как пустые глазницы.

«Может ли она видеть?»

Максу пришло в голову, что, если бы он мог знать будущее, то убил бы ее сразу, как только болезнь началась. Что убийство было бы милосерднее. Он так сильно любил ее, что мог бы сделать это.

Воздух был сладким от запаха земли и мокрой холодной травы, но через секунду он наполнился сигаретным дымом. К нему подошел и сел рядом мужчина. Он протянул ему пачку.

– Нет, спасибо, – сказал Макс.

– Нет. Я бы тоже отказался. Бросил много лет назад. Но, знаешь, стоит только дорваться, и ты уже без них не можешь.

Не разговаривай со мной, твердил про себя Макс, ни о чем не спрашивай и ничего не рассказывай.

– Это самое тяжелое, да? Ждать. Ты чувствуешь себя виноватым, как будто… ждешь этого. Но и боишься до ужаса.

На него внезапно накатила волна… чего? Облегчения? Страха?

– Это как-то неправильно. Сначала ты делаешь для них все, а потом, внезапно, ты вообще не можешь ни хрена сделать.

– Да.

– Твоя мать или кто?

Макс смотрел на темную землю у себя под ногами. Его губы онемели и не желали разлепляться.

– Жена, – услышал он собственный голос. – Моя жена. Лиззи.

– Хреново.

– Точно.

– Дочь, у меня. Двое очаровательных детишек – только для них и живешь. Я бы лег в эту постель и умер вместо нее, если бы мог.

– Да, – сказал Макс.

– Рак?

– Нет.

– Понятно. Просто обычно он.

– Да.

Мужчина быстро положил руку на плечо Максу и поднялся. Ничего не сказал. Ушел.

Лучше бы он никогда не встречался с Лиззи, не любил бы ее, не был бы счастлив.

Лучше бы…

Он знал, что должен вернуться к ней.

Он продолжил сидеть в одиночестве на садовой скамейке.

Одиннадцать

Кэт Дирбон включила свой фонарик. В доме были бетонные лестничные пролеты, но некоторые лампочки перегорели. Та же ситуация была в межквартирных коридорах. Ей довольно давно не поступало отсюда ночных вызовов. В окнах горели огни телевизоров и музыкальных систем, оттуда звучали громкие голоса, но попадались и островки темноты и тишины, как будто люди там затаились в ожидании бури.

Квартира 188 была именно такая. С улицы было видно, что на кухне не горит свет, за дверью со стеклянной панелью тоже было темно. Где-то вдалеке проехал поезд.

Кэт погремела почтовым ящиком, подождала, а потом стала стучать по стеклу. Дальше по коридору послышался собачий лай – громогласный, угрожающий. Кэт могла представить, что там была за собака.

К двери никто не подошел.

Звонок поступил от пожилого мужчины. У него был хриплый, встревоженный голос, и даже через телефонную трубку Кэт услышала резкий свист у него в бронхах. Она снова погремела почтовым ящиком, покричала, а потом попробовала подергать дверную ручку, но дверь была заперта. Она прошла дальше по коридору, встала под одной из лампочек и достала свой телефон. В этот момент она услышала тихое шарканье, шуршание подошв, и все – чьи-то руки сзади схватили ее за шею, ее запястья вывернули за спину, а телефон вырвали. Кэт яростно ругалась и пиналась, но, когда она попыталась выбраться, то ощутила сильный удар в поясницу, который уложил ее лицом на бетонный пол. Мягкие, легкие шаги умчались вниз по лестнице.

Собачий лай перешел в истерику.

Она не знала, сколько времени осторожно пыталась сесть, стараясь определить все болезненные ощущения при движении; но у нее были только ушибы и сильный озноб, так что она встала и схватилась за перила, чтобы удержаться.