Опасность в бриллиантах

— Я начинаю думать, что все было бы решено намного быстрее, если бы я вообще не приезжала в город, а теперь мне кажется, что пройдет много месяцев, прежде чем я узнаю свою судьбу.

Каслфорд изучающе посмотрел на нее таким особенным взглядом, что она невольно заерзала, хотя в нем не было ничего соблазняющего.

— Позвольте рассеять ваши страхи, миссис Джойс. Если я приду к выводу, что больше вы этой собственностью пользоваться не можете, я переселю вас на другую землю, ничуть не хуже этой, и даже возведу там оранжерею.

Этого она не ожидала. Время от времени ему еще удается ее удивить. Дафна уставилась на сложенные на коленях руки, пытаясь справиться с собственной реакцией на такое великодушие.

Груз волнений о судьбе «Редких цветов» свалился с сердца, и теперь ей казалось, что внутри осталась одна пустота. Ветерок, проникавший в палатку, словно наполнял сердце своим прохладным легким дыханием.

Такое обещание — не пустяк. Конечно, ей придется заново сажать сады, поэтому нельзя назвать его решение безупречным, но все-таки теперь будущее расстилалось перед Дафной надежно и уверенно, больше не походило на тропинку, затерявшуюся в сыром тумане.

Все ее планы ожили, и она поняла, что взволнована, тронута. Ожили планы на ближайшее будущее, и даже те особые, отложенные надолго, бывшие столько лет не больше чем мечтами. Конечно, он даже не представляет, что сделал для нее только что. Человек, обладающий такими привилегиями и богатством, никогда не поймет, как может повлиять на жизнь мысль, что у тебя есть постоянный дом.

Его ботинки сдвинулись назад. Каслфорд наклонился к ней, его рука появилась рядом с ней на столе и тут же исчезла, оставив небольшую открытую коробочку. Внутри на подушечке из бархата лежали потрясающие бриллиантовые серьги, сверкающие даже в полутьме.

— Вы слишком великодушны, — осторожно произнесла Дафна. — Своим заверением вы только что преподнесли мне величайший подарок. А это уже лишнее.

— Это не сегодняшний подарок, а старый. Просто их только сегодня доставили.

— Я не могу их принять. Пожалуйста, не считайте это оскорблением.

Она в самом деле не хотела его сейчас обижать, и не только потому, что он снял камень с ее души.

— Я не оскорблен, но вы их уже приняли. Помните? Вы совершенно определенно от них не отказались.

— Видите ли, вы неправильно расценили мое молчание, когда сказали о них. Кроме того, сегодня я не одурманена вином.

— Вы не были одурманены и на барке.

— Еще как была. Я тогда опьянела. Иначе я бы никогда, уверяю вас, никогда не повела себя так… порочно.

— Чушь. Вам понравилось быть порочной. Уж я-то знаю, о чем говорю, поэтому не пытайтесь со мной жульничать. Я большой знаток пьянства и порока и видел, что первое поглотило вас не настолько, чтобы вы не заметили, как сильно увлеклись вторым. Вы славно расслабились, но совсем не опьянели.

Дафна почувствовала, как к щекам приливает кровь.

— Мне кажется, джентльмен мог бы позволить леди принести свои извинения.

— Прекрасно. Если для того, чтобы принести извинения, вам нужно выпить капельку вина, я налью.

— Нет!

Он просто сидел и ждал, что будет дальше, и смотрел на нее тем самым взглядом соблазнителя, который возникал у него с легкостью. Вроде бы ничего не менялось, но в воздухе разливался призыв, заставлявший женщину воспринимать его чувственно. Должен быть закон против мужчин, умеющих такое вытворять. Дафна буквально ощущала, как под этим взглядом с нее падают доспехи, предмет за предметом.

Сначала она попытается поступить честно. Пока он ведет себя так сочувственно! Может, и дальше так будет?

— Я думаю, что вы меня неправильно поняли, а все из-за излишка выпитого и моего дурного поведения, и вам кажется… ну, вы предположили, что с помощью этих бриллиантов…

Он просто смотрел на нее, не делая ни малейшей попытки помочь или показать, что понял все остальное, просто позволял ей глупо барахтаться и мучительно подбирать слова.

— С моей стороны будет очень глупо позволить снова себя одурманить хоть вином, хоть бриллиантами. Я больше не хочу вести себя с вами порочно и грешно.

Судя по лицу, это его ничуть не оскорбило, скорее, на нем проявилось любопытство, а оно еще опаснее, в чем Дафна не сомневалась.

Каслфорд уронил локоть на стол, пристроил подбородок на руку и внимательно смотрел на нее.

— До чего вы интересная женщина. Не думаю, что отказывать мне вас вынуждает скромность или отсутствие желания. Пожалуйста, не спорьте. Я уеду во Францию и уйду там в монастырь, если пойму, что разучился угадывать в женщине вожделение. Что до вашего умения откликаться на наслаждение — ну, это мы с вами выяснили еще на барке. Так в чем же причина, почему вы так упорно возражаете, если совершенно очевидно, что мы хотим друг друга? Учитывая, как я пострадал, я имею право знать.

Думая, что честность — это хорошо, Дафна как-то не предполагала, что от нее потребуется то же самое. Что он о ней подумает, если она расскажет ему всю правду? Если удовлетворит его любопытство?