Опасности диких стран

Надежды Роланда все более и более росли, и его прежние опасения исчезли совершенно. При том живом участии, которое он, как наблюдатель, принимал в сражении, он совсем забывал о боли, причиняемой ему оковами, глубоко врезавшимися в тело, и бодрое «ура» сражавшихся товарищей благотворно действовало на него. Он слышал, как Том Бруце закричал, стараясь перекричать шум сражения:

— Ну, товарищи, выпустим еще по заряду, а там — за палицы, ножи и топоры!

Казалось, что тяжкие потери, постигшие индейцев на первых порах, решили сражение в пользу кентуккийцев: Роланд заметил, как индейцы начали медленно отступать к своей прежней засаде. Восклицание Тома Бруце должно было положить конец сражению, так как звучало с несомненной уверенностью в победе:

— Скорее, друзья мои! — услышал Роланд снова его голос. — Нападем теперь с заряженными ружьями!

В эту минуту крайней решимости, когда Роланд уже не сомневался в благополучном исходе сражения, произошел случай, сразу изменивший положение дел и отнявший у храбрых кентуккийцев возможность привести в исполнение свое смелое, мужественное намерение.

Едва успел Том Бруце проговорить эти слова, как из соседнего куста раздался еще более пронзительный голос, проревевший кетуккийцам:

— Так, так… верно! Разрази меня гром, а потом и их, собак, с зубами и когтями, злодеев и убийц! Дайте-ка собакам попробовать вашей стали? Кукареку! Кукареку…

При этом крике, раздавшемся так неожиданно, Том Бруце посмотрел назад и увидел лицо Ральфа Стакполя, который только что расчистил себе дорогу сквозь низкий орешник. В смущении смотрел Бруце на конокрада, и храбрость его, до сих пор такая отчаянная, уступила место удивлению и страху: он думал, что Ральф давно повешен, и вдруг теперь услышал его столь знакомый голос, наполнивший его сердце суеверным страхом, и юноша забыл и свою роль, и положение спутников и дикарей, — все, кроме того факта, что ему встретился дух повешенного.

— Небо и земля! — вскричал он. — Ральф Стакполь!

С этими словами, в смятении пустился он в бегство и направился прямо к неприятелю, но вдруг пуля, едва он сделал шагов десять-пятнадцать, сбросила его на землю.

Появление Ральфа поразило и других воинов: и их, подобно Тому, охватил панический страх. Тут индейцы воспользовались их смущением и набросились на них. Все это, а главное — падение предводителя, привело людей в окончательное замешательство. Они бросились бежать, и бежали с места сражения так, как будто за ними гнались тени. Остались там только тяжело раненный Том Бруце и двое других кентуккийцев, убитых пулями индейцев. Напрасно ревел Ральф, понявший только теперь, какое впечатление произвело его неожиданное появление, — напрасно ревел он, что он вовсе не дух, а такой же, как и они, человек: никто не слышал его в своем страхе, и ему ничего не оставалось, как спасать как-нибудь свою жизнь.

— Разрази меня гром! — проревел он и только хотел бежать, как стоны Тома Бруце остановили его.

— Вы еще живы, Том? — спросил он. — Так поднимайтесь, потому что здесь все кончено.

— Со мной все кончено, — вздохнул Том. — Я рад только, что вы не дух и еще раз избежали веревки. Бегите, Ральф, бегите скорей!

— Разрази меня гром, если я вас покину! — крикнул Ральф, осматриваясь кругом, как бы ища помощи.

Счастливый случай помог ему. Бриареус, конь капитана Форрестера, сорвался с привязи и свободно бегал на поле брани. В одно мгновение поймал его Ральф, поднял на него раненого Тома и с радостью смотрел, как Том скорой рысью поехал за товарищами. Затем сам он бросился в кусты, чтобы не попасть под пули индейцев, и так как все потайные пути были ему хорошо известны, то он вскоре мог не опасаться никакого преследования.

На все это Роланд смотрел с таким чувством, которое трудно описать. От бодрой надежды, которая на минуту было поселилась в его сердце, перешел он к тяжкому, горькому отчаянию…

Глава двенадцатая РАЗЛУКА

Преследование, которое началось после горячей, хотя и краткой стычки, продолжалось около часа. Сперва дикие возвратились со своей добычей, двумя лошадьми, на которых сидело столько индейцев, что они едва помещались. Все они радовались и ликовали и вели себя скорее как шаловливые школьники, чем воины, только что выигравшие сражение.

Но их ликование не было продолжительно: когда они прибыли к месту сражения, раздался горестный вопль, которым они (Роланд не сомневался в этом) поминали своих павших соплеменников. Однако плач уступил место другому излиянию чувств: когда индейцы заметили тела павших кентуккийцев, то плач перешел в ужасный, бешеный рев. Они набросились на свои жертвы, наступали на них ногами, прокалывали ножами безжизненные тела, наносили им глубокие раны боевыми секирами и старались — так велика была их ярость — превзойти друг друга в выражении своих чувств.