Опасные игры

– Трэвис не сказал ни слова, не проронил ни звука. Девочке никогда в жизни не было так страшно. Тишина душила. Наконец он схватил девочку за руку и заломил ей за спину так резко, что девочка закричала от боли. Её родители рванули вниз по лестнице, пытаясь её остановить, но Трэвис снял с полки маленький пузырёк. Девочка не знала, что в пузырьке, но на нём был ярлык «Осторожно!». На всех полках стояли такие пузырьки, бутылки, банки разных цветов, форм, размеров. Девочка была в стерильном, холодном подвале, похожем на лабораторию, но не совсем. Трэвис поставил её родителей перед выбором: если они скажут правду о том, что девочка здесь делала, он её отпустит, но, если они соврут, он выплеснет пузырёк ей в лицо. Родители предпочли правду. Мама сказала, что всё это подстроила, чтобы его ограбить, потому что Трэвис это заслужил. Потому что это справедливо. Больше мама не сказала ни слова. Трэвису хватило. Судя по всему, он собирался отпустить девочку, но перед этим, улыбаясь её родителям и благодаря их за честный ответ, вылил всё содержимое пузырька на ногу девочки, и оно стекло от колена до ступни. На ней были сандалии и шорты. Больше надеть шорты ей было уже не суждено, – я замолчала и подумала, что до всего этого у меня была жизнь. Что я была свободна и счастлива. Что могла ходить по улице, не чувствуя на себе взгляды. У меня было столько возможностей, но я их не ценила. Я не ценила своё будущее, пока у меня его не отняли.

– Так и не удалось выяснить, что это была за смесь, – сказала я, прежде чем Кэмден успел задать вопрос. – Врачи предположили, что это может быть аккумуляторная кислота или метиленхлорид. Последнее было очень подозрительно. Можно было подумать, что родители девочки варили метамфетамин. Врачи сообщили в соцслужбу. Девочке снова и снова задавали одни и те же вопросы, и девочка снова и снова врала. Врала, что искала на свалке детали машин, которые могли пригодиться её отцу, случайно пнула ногой пузырёк с непонятной жидкостью и облила ногу. Девочка не понимала, зачем она врёт, почему не может сказать правду. Ведь виноват был Трэвис, почему же они его выгораживали? Родители ответили только – нет, милая, виноваты мы. И всю жизнь девочка их винила. И будет винить до самой смерти.

Ответом мне была тишина. Она заполнила всю комнату, тяжёлая, готовая выплеснуться в окно и затопить весь город. Наконец, спустя, казалось, целую вечность, Кэмден вздохнул.

– Что это значит? – спросила я чуть ли не раздражённо.

– Я не знаю, что сказать, Элли, – ответил он печально, – но мне хочется сказать что-то. Хочется найти слова, которые заглушат твою боль. Мне так жаль.

– Да всё нормально, – соврала я. – Я уже привыкла.

– Ты больше не видела Трэвиса?

Я не сразу ответила. Но смысла врать всё равно не было.

– Не видела. Хотя ради этого я вновь приехала в Миссисипи.

– А Хавьер?

– Он работал на него.

Кэмден беспокойно повернулся в кровати, обдумывая услышанное. Выдохнул.

– Ну, тогда всё это обретает смысл. Ты влюбилась в плохого парня.

– Не забывай, что я и сама не очень хорошая.

Он ничего не ответил, может быть, задумавшись. Я легла поудобнее, прижалась головой к подушке, закрыла глаза. Когда я уже засыпала, я услышала голос Кэмдена, нежный, как бриз:

– Ты хорошая, Элли. Просто мир плохой, а ты стараешься в нём выжить.

А может быть, это мне приснилось.

Когда телефонный звонок разорвал мой сон, я не сразу поняла, где нахожусь. Села в кровати, увидела Кэмдена и солнце, встававшее где-то на востоке. Взяла телефон со столика, стоявшего между нашими кроватями, вспомнила, что просила оператора разбудить нас в восемь. Посмотрела на часы – было семь.

– Алло?

Ответа не последовало. Лишь слабое жужжание. И щелчок.

– Алло? – вновь спросила я, уже ощущая в животе смутную тревогу.

– Кто это? – сонно спросил Кэмден, переворачиваясь на другой бок. Моргая, посмотрел на меня. Без очков он казался совсем другим. И всё равно прекрасным.

– Я думала, нас разбудили звонком, – сказала я, кладя телефон на место. – Но должны были в восемь.

– Засранцы, – буркнул он. Даже в полумраке комнаты я видела прекрасные татуировки на его спине. Мне ещё многое предстояло увидеть и узнать.

– Ага, – рассеянно пробормотала я, стараясь отвлечься от мыслей о нём. – Засранцы.

Но что-то не давало мне покоя. Я набрала номер оператора.

– Добрый день, – сказала я, когда мне ответил слишком бодрый женский голос. – Нам только что звонили, в комнату 416, и я хочу уточнить, ваш ли это звонок, которым мы просили нас разбудить.

Она попросила меня подождать, принялась что-то печатать на компьютере. Потом ответила:

– Нет, у нас записано, что вас нужно разбудить в восемь.

– Хорошо. Тогда нельзя ли выяснить, кто нам звонил?

– Минуточку, – ответила женщина, и пару секунд спустя мужской голос сказал:

– Алло?

– Добрый день. Нам кто-то звонил, но повесил трубку. Вы не могли бы сказать, кто это был?

– Не знаю, – ответил мужчина. – Он спросил, здесь ли остановилась Элли Уотт, я сказал, что да. Он спросил – насколько, я ответил – на двое суток, и он попросил с ней соединить.

Твою мать.