Опасные клятвы

Мои руки грубо опускаются на ее руки, разворачивая ее лицом к комоду. Она испуганно вскрикивает, но я не слушаю. Я не слышу ничего, кроме шума крови в ушах, стука собственного сердца, бьющегося в моей голове, и я вне себя от ярости.

Я доверял ей. Она мне небезразлична. Я собирался изменить все в своей жизни ради нее. Ради нас.

Я влюбился в нее.

Последняя мысль пронзает меня насквозь, и мне кажется, что мое сердце разрывается на части, когда я хватаю ее за запястья и прижимаю ее руки к краю комода.

— Тео! — Она кричит от страха и боли, но это не имеет значения. Я не тот мужчина, который женился на ней в этот момент, не тот мужчина, который пригласил ее на свидание, чтобы мы могли узнать друг друга до свадьбы, не тот мужчина, который медленно, нежно прикасался к ней в первую ночь, чтобы она не боялась. Это воспоминание пронзает меня насквозь: как я волновался, что могу причинить ей боль, что она испугается в первый раз, как я был уверен, что мне нужно сдерживать свое вожделение к ней, чтобы облегчить ей все это.

Мне и раньше причиняли физическую боль, но это новый вид боли, мысль о том, что она могла мне солгать. Что наша брачная ночь могла быть не первой. Меня злит не только глубоко укоренившееся чувство собственничества, которое я испытываю к ней, не только постоянная мысль о том, что она моя, моя, моя, моя, которую я так часто испытываю к ней, чего я никогда не чувствовал раньше. Это воспоминание о том, как она подыгрывала мне, как она явно знала, о чем я думаю, и заставила меня поверить, что это правда.

Она лгала…Она лгала.

Злость переполняет меня. Я стал жестоким человеком, которого в этот момент боится весь Чикаго, человеком, который был готов разорвать на части то, что осталось от Васильевых, ради того, что могла предложить их территория, человеком, благодаря которому Макнил остаются самой влиятельной семьей в Чикаго с тех пор, как мантию власти переложили на мои плечи.

— Если ты хотела жестокого мужа, которого тебе обещали, — прорычал я ей на ухо, прижимая ее руки к дереву и наклоняя ее к себе, — то все, что тебе нужно было сделать, это сказать об этом.

— Тео, пожалуйста! — Она плачет, ее пальцы скрючиваются на дереве. — Пожалуйста, не делай этого…

— Тогда тебе не стоило лгать. — Я отступаю назад, глядя на ее дрожащее, бледное тело. Мои пальцы тянутся к крючку ее бюстгальтера, застегивают его, и Марика испускает жалкий скулеж.

Где-то в глубине моего холодного, злого сердца это задевает нерв. Она напоминает мне, что это моя жена, и я не хочу причинять ей боль. Но каждый раз, когда я колеблюсь, я думаю о руках другого мужчины на ней, о ее лживом рте, заставляющем меня верить, что она принадлежит только мне. Я думаю обо всех моментах, когда она оставалась здесь одна, о доверии, которое я ей оказал, и о возможности того, что эти моменты были проведены в романтических объятиях с другим мужчиной, мужчиной, которого она…

— Вот почему ты не хочешь от меня детей. — Ее нерешительность внезапно обретает смысл. Я провожу пальцами по ее позвоночнику, прикасаясь к каждому хребту. — Ты хочешь их с кем-то другим. Или ты планировала устроить соревнование, от кого первее залетишь, а потом выдать маленького ублюдка за моего?

— Нет, Тео! Ты все не так понял… — плачет она, умоляя, и я чувствую, как моя верхняя губа кривится в злобной усмешке.

— Не отпускай комод, — предупреждаю я, надавливая рукой на ее поясницу, заставляя ее наклониться над ним, выгнув для меня задницу дугой. — Он уже трахал тебя так? Это так же хорошо, как когда я трахаю тебя сзади?

Марика издала хныкающий всхлип, когда мои пальцы скользнули к расстегнутой пуговице ее джинсов.

— Тео, это не то, что ты думаешь…

— Это именно то, что я думаю. Как тебе вообще удалось пустить кровь в ту первую ночь? Это был очередной трюк, или мой член просто намного больше его? — Я дернул молнию вниз, уже не ожидая от нее ответа. Я все равно не поверю ничему из того, что она скажет.

— Тео, не делай этого…

— Заткнись, — рычу я. — Единственный звук, который я хочу услышать, это когда твой лживый маленький ротик кричит, когда я заставляю тебя кончать. Я знаю, что это, по крайней мере, реально. Твоя гребаная пизда не врет. — Я стаскиваю джинсы и трусики с ее бедер, тащу их вниз по бедрам и отбрасываю в сторону, так что она стоит передо мной голая и дрожащая, перегнувшись через комод, ее светлые волосы свисают на лицо. Образ покорности, и это все, что меня сейчас волнует.

Заставить ее подчиниться мне. Заставить ее страдать. Заставить ее пожалеть о содеянном.

— Никто не лжет Тео Макнилу. Особенно его гребаная жена. — Я расстегиваю пряжку ремня, освобождая кожу. — Моя рука или мой ремень, Марика. Выбирай.

— Что? — Задыхается она, и я стискиваю зубы.