— Ты действительно собираешься умереть из-за шутки? — Я допиваю виски и отставляю стакан в сторону. — Я отказал твоей матери еще до того, как узнал о заговоре, придуманном твоим отцом. Я сказал ей, что она очень красива и что мне трудно сказать ей нет. Что я хочу ее, и она заслуживает лучшего, чем то, что ей выпало. Но я также верил, что брак, это не то, что можно испортить. Я сочувствовал ей и тому браку, в который она была вынуждена вступить. Я не осуждал ее за то, что она оказалась в постели другого мужчины. Но она не будет моей. — Я пожимаю плечами, поворачиваясь, чтобы налить еще одну порцию виски. — Конечно, у твоего отца был план, но она не сдавалась. Она пришла ко мне с синяками на лице, играя на моем сочувствии. Я не сомневаюсь, что они были настоящими. Я также мог сказать, что ее психическое состояние было не самым стабильным. Она умоляла меня дать ей что-нибудь, от чего она могла бы получить удовольствие. Она пыталась всеми возможными способами соблазнить меня. Она практически умоляла меня трахнуть ее, пытаясь выдать это за желание, пока я наконец не увидел панику под соблазном и не смог заставить ее рассказать мне, что происходит на самом деле. — Мой рот сжимается, и я бросаю взгляд на Николая, возвращая ему гневный взгляд. — Твой отец сделал меня соучастником ее смерти против моей воли. Я знал, что заставить ее рассказать мне правду будет опасно для нее, и оправдывал это тем, что она все равно была бы наказана за то, что не сумела попасть в ловушку, которую подстроил ей твой отец. Но я все равно убедил ее рассказать мне, а потом отправил ее обратно к твоему отцу.
— Что это была за ловушка? — Спрашивает Николай, в его голосе звучит недоверчивый сарказм.
— Твой отец планировал, что она соблазнит меня, а потом, когда она вернется, подставит меня под изнасилование. В его Братве уже были трещины, причем задолго до того, как ими воспользовались мы. Он знал, что, если заставить его людей напасть на мою территорию, они могут потерпеть неудачу, а если это произойдет, они восстанут против него из-за кровопролития, которое это вызовет. Но если бы он мог повесить на меня изнасилование своей жены, они бы с радостью напали на меня и считали каждого погибшего мучеником, пока у них не кончились бы люди или пока они не уничтожили бы меня. Конечно, когда она потерпела неудачу и он обнаружил, что она настучала, он убил ее. Я слышал, что сначала он выбил из нее правду. Мне рассказала птичка.
Даже когда я произношу эти слова, стараясь говорить беззаботно, я не могу сдержать эмоций в своем голосе. Ирина Васильева не заслуживала той участи, которая выпала на ее долю. Марика и Николай не заслужили того, чтобы расти без матери. Я ненавидела отца Николая за то, что он вынудил меня принять в этом участие. А теперь я ненавижу Николая за то же самое — за то, что он поставил Марику в такое положение, что, как я начинаю понимать, привело к чему-то очень похожему.
Я наказал Марику за то, что, хотя ее ложь была очень реальной, ею также в какой-то степени манипулировали. Она не так безупречна, как ее мать, но и не полностью виновата. И если бы я знал…
Не помню, когда в последний раз я действовал в таком безрассудном гневе. Я не жалею о том, что сделал с Адриком, и не изменил своего мнения о том, что намерен причинить ему. Я, по крайней мере, не могу оставить его в живых, только не после этого. Я наживу себе врага, на которого буду оглядываться до конца жизни. Но я чувствую больное чувство вины за то, что сделал с Марикой.
Она не могла ожидать, что я начну заботиться о ней. Она ни на секунду не подумала бы, что я могу быть не только холодным и отстраненным. Стоя лицом к лицу с Николаем, я понимаю, что застал Марику врасплох. Я дал ей то, чего она никак не ожидала, и она не знала, что с этим делать, кроме как пытаться не сдаваться.