Опасные красавицы. На что способны блондинки

Но, будучи в шоке, она мало что запомнила толком из происходящего, и следующим ее отчетливым воспоминанием стало уже другое. Вот она сидит в своей квартире при дневном свете, сухая, одетая, причесанная, любезно наливая виски районному комиссару полиции. Она не смогла бы точно определить время, но думала, что это, скорее всего, примерно середина дня. Какое глупое чувство… почти так, как будто она наливала обычную для середины дня порцию виски своему мужу, но в таком случае почему она держится настолько официально и вежливо?

— Нет нужды говорить вам, какие чувства я испытываю, — говорил он. — Спасибо, мне больше не нужно. И с вашего позволения я замечу, вам не следует пить виски.

— Я знаю. Оно не оказывает на меня никакого действия.

— Но это может произойти позже, — с беспокойством сказал он.

— Вполне возможно, что так оно и есть.

— Да. Э… Едва ли мне нужно говорить… когда мы теряем человека… мы не опускаем руки.

— Нет, — сказала Арлетт, зная, что это означает: они ничего не обнаружили.

— У нас есть… э… отметины от шин, по которым мы определим, что это была за машина. И… э… выброшенные гильзы от патронов, по которым мы установим, что это за оружие. Когда мы извлечем пули… — Лучше бы ему не вдаваться в такие подробности — он ясно это понимал.

— Да, — сказала Арлетт, зная, что машина из угона, а пистолет выбросили.

— Мы, конечно, проверим всех, с кем он мог иметь… э… контакты и кто мог бы… э… затаить обиду. На это потребуется длительное время. Мы ничего не упустим из виду.

— Конечно. — С оптимизмом. — Когда вы разрешите мне забрать мужа?

— Мы думали, э… похороны…

— Я не хочу показаться грубой, комиссар, или неблагодарной. Его место не здесь. Он родом из Амстердама, но здесь не осталось никого из членов его семьи. Я понимаю, что вы будете очень добры и что вам захочется приходить и посылать большие венки и все такое, простите меня, пожалуйста. Боюсь, я этого не хочу. Простите, но я хочу уехать, как только смогу, то есть как только вы мне позволите.

— Но куда вы отправитесь? — спросил обеспокоенный комиссар. — Если дело в прессе…

— Нет. Видите ли, у него был маленький домик во Франции. Он хотел поселиться там на пенсии, понимаете? Вот туда я и поеду, и он туда поедет, и я хочу попросить вас только об одной вещи, вы уж, пожалуйста, помогите мне с этим, позаботьтесь, чтобы у меня не возникло никаких проблем с таможней или кто там отвечает за переправку мертвых людей через границу. Я уверена, их будет очень беспокоить, уплачены ли надлежащие пошлины.

— Постарайтесь не ожесточаться, — мягко сказал комиссар.

Она отпила еще немного виски и поморщилась:

— Вы совершенно правы. Я обещаю не надоедать и не доставлять никаких хлопот.

Он нашел это смирение трогательным, но ему стало не по себе. Пугающая женщина, в каком-то смысле; просто не знаешь, на что она способна.

— Мы вас не оставим, — сказал он, и это не было пустыми словами.

Часть вторая Нейл, сын несчастного Ассинта

Именно на данном этапе я и оказался втянут в эту историю. Мне следует объясниться. Конечно, как писатель, я всегда буду вовлечен в свой сюжет, но и отстранен настолько, насколько это возможно. Отчасти из-за того, что сплетники и невежественные люди — а иногда и злобные — сочинят нечто такое, из чего, как им думается, получится лакомый кусочек, хрустящее чтиво в разделе прессы, который читается под соленые орешки. Так, я уже слышал, что Ван дер Вальк — не что иное, как выражение моих собственных маленьких пунктиков и причуд, тогда как правда (если это нужно растолковывать на пальцах) состоит в том, что, конечно, мы были друзьями, у нас было много общего, но и многое нас разъединяло. То, что он был голландцем, в то время как я — англичанином («mais si peu»[45], как утверждают злые языки), это только начало. Он, разумеется, настаивал на том, чтобы его слегка замаскировали; кто станет его винить? Я добавил несколько вымышленных штрихов — неуклюжих, без всякого сомнения, и ошибочных, а зачастую неубедительных; я не претендую на то, что я такой уж искусный маг, Вилли Моэм или что-нибудь в этом роде. Но по мере того как я становился искушенней в ремесле сочинения романов, грань между фактом и вымыслом становилась более размытой, равно как и более тонкой.

Симон Ван дер Вальк (хотя все называли его Пит, более приземленное голландское имя, которое больше ему подходило) был моим другом или, лучше сказать, «copain»[46], прекрасным собутыльником, всегда полным веселья, порой приводящим в бешенство и часто в раздражение, с которым можно вдрызг рассориться без всякого кровопролития. Я вовсе не разделял всех его идей; порой находил неотесанным, диким и до противного «голландцем». Иногда я не выдерживал поддразнивания и выходил из-за себя, что забавляло его; такого рода поддразнивание — характерная черта голландцев.