Опасные манипуляции 2

— Что-то нашел — радостно возвестил он, энергично помахивая какой-то белой коробочкой с белым проводком. Все удивленно замерли. Затем в разговор вступил второй мужчина в сером пиджаке, до этого скромно молчавший.

Сделав резкий знак рукой, и дождавшись, когда оставшихся кредитных менеджеров охранники выведут прочь, он гневно высказал мужчине с белой коробочкой:

— Ну, что ты орешь? Нашел — молодец. Тихо показал мне, и молча ждешь команды. Учишь вас, учишь, а толку ноль.

Затем он повернулся к первому серому пиджаку и смущенным голосом сказал:

— Понимаешь, Евгеньич, это наша «прослушка».

— Ты охренел, в каком смысле ваша?

— Это мы вчера ее поставили.

— А доложить мне ты когда собирался?

— Ну, я же тебе подавал служебку на этого Дениса, ты резолюцию поставил «Разобраться». Ну, мы и разобрались, вернее попытались. Тут, видишь, без нас разобрались.

— А девка то, из твоих, что ли?

— Вот что установлено точно, так это то, что девка не из моих, пришла с улицы, записалась, принесла документы на кредит. Вот ее дело, кстати.

— Так, понятно, что ничего не понятно. Через два часа докладываешь мне, кто, что и как, каждое слово подтверждаешь бумажкой. Дениску, шалуна, сегодня на выход, по собственному. Давай, работай, жду доклада.

Главный серый пиджак вышел из помещения отдела, а я покинула банк, пока шустрые охранники меня не нашли.

Глава двенадцатая Близкие люди

Занятия в университете закончились поздно, на улице было совсем темно. Я оделась и выбежала на улицу. Дорога домой имела два варианта: автобус, который шел от учебного заведения, но дорога от остановки до дома занимала минут пятнадцать в горку, или дойти до станции метро минут за десять, и от метро минут пять.

Как раз в этот момент показался нужный мне автобус, я шагнула в его теплое нутро, определив свою судьбу на много лет вперед.

Минут через тридцать автобус подъехал к нужной мне остановке, двери рывком распахнулись, я шагнула в морозную тьму. Дорога к дому тут уходила круто вверх, одна сторона улицы была застроена современными многоэтажками, с дорогими заведениями на нижних этажах, но, по странному капризу природы, ветер там дул гораздо сильнее, срывая хлопья снега с верхушек сугробов. Вторая сторона улицы за последние пятьдесят лет практически не изменились. Несколько трехэтажных желтых зданий довоенной постройки, но не сталинский ампир, а выстроенных хозспособом из шлакоблоков и палок, являли собой грустное зрелище.

Еще большее уныние вызывало здание бывшего медвытрезвителя, закрытого на волне демократизации и облюбованного привокзальными бомжами, которое хорошо гармонировало с заброшенным деревянным бараком, который, год назад, расселила железная дорога и парой полуразвалившихся сараев. Картина неприглядная, но все здания здесь я облазила еще в беззаботном детстве, все было мне знакомо. На этой стороне дороги ветра не было, а метрах в пятистах впереди ярко горела люминесцентная вывеска здания УВД на транспорте, даря надежду на торжество законности на этой улице. Я вздохнула, и двинулась вперед, сапоги слегка проскальзывали на припорошенной снегом дорожке, которая уходила вверх. Дорога домой по этому маршруту, в очередной раз, уже не казалась мне удачной идеей.

Через некоторое время я ускорила шаг, подъём закончился, тропинка уже не казалась такой скользкой, я мысленно уже была дома, в тепле нашей уютной квартиры. Внезапно, сильный рывок сдернул меня с дороги, и я оказалась втиснута в узкий проход в бетонном заборе, окружающем здание вытрезвителя. Две невысокие девчонки в темном, схватив меня за руки и растянув их в стороны, сильно приложили меня об бетонную плиту, так что выбили дыхание. Хорошо, что меховая ушанка из лисы уберегла голову. Я постаралась максимально вытянуться вверх и вжаться в плиту, так как в трех миллиметрах от моих глаз появилось черное лезвие ножа.

— Что тварь, не ждала — раздался знакомы голос, за противоположную сторону ножа уверенно держалась моя единственная сестренка Стелла. Выглядела она как всегда прекрасно, черная, с меховой опушкой, кожаная курточка, черные, в облипку, джинсы, маленькая шапочка с выбившимися из под нее темными локонами. Глаза в тени ограды казались черными колодцами, в которых не было жизни. Лишь срывающийся от ненависти голос выдавал ее волнение:

— Ну что, сука, сейчас тебя кончить или глаз для начала выколоть?

Я, конечно, понимала, что лучше промолчать, но слова как то сами выскочили из меня:

— Хотела спросить, тебе ботфорты шею не жмут?