Очнулся я оттого, что меня опять куда то тащили, но уже осторожно, не стуча по косякам и не открывая моей головой двери. Потом меня положили на какой-то верстак, надо мной склонилась голова в черной балаклаве:
— Ты кто?
— Опер с Дорожного.
— Старшего позови.
— Сейчас врач подойдет.
— Сначала позови старшего!
Одна голова сменилась другой:
— Говори!
— Передай тому, кто будет осмотр делать — найдите мою «ксиву» и все мои бумаги, они пустые, но все надо откатать на пальцы, как положено, все до одной, обязательно следователю передай.
На этой мажорной ноте я позволил себе отключится.
Очнулся я в больничной палате. Все болело и чесалось одновременно. Вздохнуть полной грудью мешали боль в ребрах и давящая повязка, действительно давящая.
Когда я попытался попросить пить, потрескавшиеся губы лопнули и во рту вновь стало солоно от крови. Хорошо, что после этого я смог провалится в полусон-полуявь.
Когда я снова открыл глаза, то чуть не заорал от испуга. Лицо начальника розыска, склонившееся над тобой в попытке прислушаться к моему дыханию, способно напугать любого.
— Проснулся, герой! Как себя чувствуешь?
— Спасибо, хреново.
Он опять наклонился ко мне и зашептал, тревожно скосив глаза на моих соседей по палате:
— А какого хрена ты туда полез, товарищ пока еще капитан?
— А вот с этого момента поподробнее, что за претензии к пострадавшему на службе?
— Адвокаты задержанных бегают по всем инстанциям и хором воют, что это была провокация УБОПа, а ты с ним заодно.
— У меня было отдельное поручение следователя прокуратуры доставить двух фигурантов по делу и отработать на причастность к убийству, я же вам его показывал. Я вначале занес повестки по месту жительства, а потом хотел еще передать повестки через директора, по месту работы. Там, в спорткомплексе, один из фигурантов меня узнал и вместе с еще такими же отморозками, напал. А потом меня вывезли в другое место, где стали пытать, где живет свидетельница по делу. В чем моя провокация? Если бы СОБР не появился, меня бы там запинали до смерти и все!
— Ты мне показывал отдельное поручение, но я забыл тебя спросить, почему тебе отписали поручение не по твоей линии работы. А, еще, адвокаты уверяют, что ты спровоцировал задержанных и первый напал на них. И СОБР по их словам появился очень вовремя.
— Мне отписали отдельное поручение по убийству, потому что я нашел сына потерпевшего и допросил его. А когда уезжал из больницы, где этого сына содержали, меня эти отморозки пытались остановить, но не догнали, я по полям ушел.
Помолчали.
— Вы меня еще не уволили задним числом, товарищ начальник?
Взгляд начальника розыска вильнул в сторону:
— Мы тебя не уволили, но начальник РОВД очень просил тебя написать рапорт на увольнение, без даты.
— Вы товарищ майор, пожалуйста, передайте начальнику отдела, что рапорт я писать не буду, и увольнять меня, пока я в больничке, не советую, я молчать не буду. Кстати, я в какой больнице сейчас?
— Ты в нашем госпитале. И не кривись, у тебя ничего серьезного нет, поэтому доктора тебя залечить не успеют. Начальнику я твой ответ передам. На меня не дуйся, я ничего против тебя делать не буду, мне все равно два года до пенсии, как-нибудь досижу. Что надо — звони. Телефон в коридоре висит, наш, внутренний, вставать тебе разрешат завтра. Парням что передать — они спрашивали, что принести?
— Приносить ничего не надо, я из-за губ ни пить, ни есть, ничего не хочу, кровь идет постоянно. Привет передавайте, как выпишусь, позвоню.
На этом мы распрощались.
Глава двадцать первая
Стальнозубый и другие обитатели завода
Я откусила маленький кусочек вафельного тортика. Искусственный приторно-лимонный вкус изделия кооператива «Кудесница» наполнил рот, я с трудом смогла проглотить эту крошку. Мои собеседницы дружно вгрызались в выставленный мной на стол десерт, не переставая при этом делится подробностями скандала, потрясшего души всех служащих, занимавших четыре этажа здания заводоуправления.
— Вячеслав Анатольевич, как узнал, что его племянник купил подсобное хозяйство без недвижимости, но с та-а-а-кими долгами — захлебываясь от восторга говорила мне худенькая женщина, не забывавшая откусывать от куска торта, зажатого в руке: — побежал к директору, а того в кабинете нет, он на четвертый этаж, в технический отдел ушел. Так заместитель директора побежал на четвертый этаж, зацепился за ступеньку, шестая ступенька на последнем пролете выше других, а он к инженерам никогда не ходит, и об этом не знает. Ну, запнулся и запнулся, выматерился и побежал дальше.
Забегает в техотдел, и к директору, начинает с ним тихонечко ругаться. А народ видит рваные штаны, и потихоньку хихикает за кульманами. А Анатольевич ничего не понимает, злиться все сильней, шипит все громче, пока на крик не перешел.
А директор молчал, улыбался, да потом как гаркнет: