Опасные манипуляции 2

Огромный кабинет, который предстояло разделить в дальнейшем мне со Славой внушал уныние и призывал к аскезе. Два обшарпанных стола, десяток стульев и табуреток, собранных случайным образом, и два типовых железных шкафа, окрашенные в уставной шаровый цвет. Слава спал на коротком диванчике, положив длинные ноги, которые свешивались с дивана, на стул со сломанной спинкой. С трудом растолкав коллегу я получил от него ключ от кабинета и темно-коричневую папку из кожезаменителя, набитую бланками.

— Ты как в нашу помойку попал? — спросил Слава между двумя сладкими зевками.

— Почему помойку?

— Сегодня поймешь — зловеще пообещал мне сосед по кабинету.

В это время в коридоре тревожно зубубнил громкоговоритель системы оповещения.

— Это тебя дежурный вызывает на выезд — перевел бубнение коллега.

Наскоро познакомился с дежурным по отделу, получив в качестве бонуса пачку сообщений и напутствие, куда ехать сначала, плюхнулся на жесткое сидение «дежурки». Водитель увидев пачку сообщений, скривился:

— Сколько?

— Шесть?

— Куда сначала?

— В больницу «скорой помощи», три сообщения.

— О, давай я тебя доброшу, а сам на обед смотаюсь, а то потом не дадут…

— Не вопрос, через сколько подъедешь?

— А я тебе телефон напишу, ты позвони, я минут через десять подъеду, я там рядом живу.

Больница встретила меня запахом крови и боли. Приемный покой был переполнен, раненые, избитые, скрюченные от приступа боли люди сидели на многочисленных стульях и даже на затертых керамических плитках пола, десяток врачей вели первичный прием, торопливо и неразборчиво заполняя карты больного. На каталке лежал вонючий БОМЖ, привязанный за руки бинтами к металлическим краям и просил всех проходящих мимо снять у него с рук авоськи со стеклотарой, а то они тяжелые, а он нос почесать хочет.

Получив от медсестры застиранный до невозможности белый халатик, с дыркой в правом боку, я двинулся в реанимацию. Вышедший на стук из запертого отделения доктор с сомнением посмотрел на мои бумаги:

— Ну не знаю. Кузнецов в сумеречном состоянии, попробуйте поговорить, но сомневаюсь. А Ильюхин очень тяжелый, в сознание не приходил, и, наверное, уже не придет. Обоим сделали трепанацию, но состояние пока очень тяжелое и динамика пока не ясна.

Реанимационная палата была наполнена бестолковым писком медицинских аппаратов, стонами и криками лежащих на койках людей. Мои «клиенты» занимали соседние кровати. Перемотанные бинтами головы, перемотанные кисти рук и ступни, трубки капельниц, протянувшиеся к катетерам, оба молодые, худощавые, они были очень похожи. Один, с обильной испариной на очень бледной коже, лежал с закрытыми глазами и беспрерывно шептал: «Мама, мамочка». Я обернулся к стоявшему на пороге врачу, он отрицательно помотал головой. Понятно, это Ильюхин, который совсем «плохой». Я заглянул под тонкую бумажную простынку прикрывавшую обнаженное тело. Поперек шеи Ильюхина шла синюшная полоса, других повреждений я не заметил. Я шагнул ко второму и позвал его по имени. Со второго раза закатившиеся под веки зрачки вздрогнули, взгляд парня поплыл, пока не остановился на мне.

— Сергей, я из милиции, что с тобой случилось, что ты помнишь?

Взгляд раненого вильнул от меня, зрачки снова закатились по веки. Я уже решил, что Сергей тоже потерял сознание, но по его лицу пробежала судорога и с трудом, еле слышно, но парень заговорил:

— Я вечером шел с работы, подходил к дому…почувствовал сзади удар и все, очнулся уже здесь.

— Сергей, в каком месте это было?

— За домом… у гаража…

— Еще что-нибудь помнишь?

— Да. Крик. В голове раздаются слова, не помню — агонал, адонал. Я не помню.

Я быстро набросал текст объяснения, под неодобрительным взглядом врача, сунул в прибинтованную к кровати руку раненого авторучку и заставил его изобразить какой-то зигзаг вместо подписи. Оно так убедительней получается, чем справка, написанная от моего имени.

— Доктор, а чем их ударили?

— Пойдемте, покажу.

В небольшом закутке, где, очевидно, отдыхал персонал реанимации, мне передали пакет, в котором лежал покрытые бурым налетом гвоздь — «семидесятка» и какая-то субстанция.

— Это все вычистили из раны на голове Кузнецова.

Я достал из кармана маленькую лупу, присмотрелся. С идентификацией гвоздя проблем не возникло, гвоздь как гвоздь, в нижней части покрыт налетом запекшейся крови, головка слегка ржавая. Полужидкую кашицу, разделив ее стержнем от авторучки на несколько частей, смог разглядеть как измазанные кровью щепочки, и даже чешуйку краски синего цвета.

— Доктор, а фен у вас найдется?

— А зачем вам фен?

— Хотел бы подсушить, а то боюсь, что пока до экспертов это дойдет, все сгниет в пакете. Тут же не только кровь, еще какая-то жидкость?

— Ну да, раны то промывали…

— А кстати, чем раны то нанесены, по вашему мнению?

— Скорее всего доска с гвоздями. Очень похоже.

— Спасибо вам доктор.