Аманда обернулась, чтобы взять формочки для пилюль, и вспомнила тот зеленый мешочек, в котором лежали подаренные прихожанам деньги. Она почти уверена, что деньги туда положил преподобный Стори, хотя так и не поняла, откуда он взял мешочек. Не мог же он исчезнуть с деньгами, которые сам подарил церкви. Но почему он вообще исчез? Ей было тяжело дышать, щемило в груди. Да, он предупреждал, что уедет из города, но уехать, не сказав ни слова… не объяснить… не поцеловать на прощание…
– Я уверена, что все очень просто. Возможно, его вызвали, как доктора Гудфеллоу.
Она ничего не сказала Либби о том, что пастор – агент государственной службы и его исчезновение вполне могло быть связано с этой работой. Еще эта таинственная встреча с индейцем несколько недель назад. Может, он понадобился индейцам? Она попыталась изобразить улыбку.
– Скорее всего, он явится не сегодня-завтра, и мы окажемся в смешном положении.
Либби наклонилась к Аманде и тихо произнесла:
– Зачем уезжать, никому ничего не сказав? Так не делает священник, отправляясь на вызов. Нет, могу поспорить, он исчез неспроста. Знаете, в нем всегда было что-то такое… Словом, он был не таким, как другие служители.
Аманда вся сжалась от внутренней боли: как часто она сама думала об этом.
– Что-то не припомню, чтобы вы так высказывались, ведь он нравился всем в приходе.
Либби принялась счищать невидимое пятнышко на рукаве.
– Когда проходит время, начинаешь по-другому смотреть на вещи.
– Я думаю, все это – ерунда, – бодро сказала Аманда, наполняя формочки с таким усердием, что часть порошка высыпалась на прилавок. – Все священники разные, им тоже знакома мирская жизнь. Если подумать, кто бы еще захотел приехать в Тумстоун?
– Вы защищаете его, моя дорогая, – Либби казалась разочарованной поведением Аманды. – Все равно, все очень и очень странно, – она взяла в руку сумочку. – Конечно, он хорошо работал здесь и церковь помог построить. Мы даже в долгу у него. Но мы должны знать точно.
– Что именно?
– Где он. И кто он.
Несмотря на свои бодрые уверения, Аманда чувствовала замешательство, когда осталась одна. Она была рада, что посетителей нет и можно размышлять в одиночестве.
«Неправда. Не может он навсегда уехать из Тумстоуна и даже одежду не взять. Раз вещи остались, он вернется. Кэбот никогда не уезжал не прощаясь. Ведь между нами было многое…»
Все тело заныло от воспоминаний. Она представила его плечи, сильные руки на ее бедрах, темные волосы на груди, которые переходили в узкую полоску на животе…
Аманда резко встала и заходила по комнате, еле сдерживая слезы. Никто не знал, что творилось у нее в душе. Хотелось плакать и кричать. А может быть, все, действительно, так и случилось, как она стремилась доказать Либби. Она все еще хотела в это верить.
Да, Аманде хотелось верить, но эта мысль не успокаивала ее. Обхватив себя руками, она провела ими вдоль тела, словно желая снять страх и неуверенность, владевшие ею.
Страх давно уже поселился в ней, и Аманда никак не могла избавиться от этого чувства. Ей было не по себе от того, что человек, которому она отдала самое себя, почти неизвестен ей. Она понятия не имеет, кто он на самом деле.
Аманда готова была совсем расклеиться, но внезапно чувство нарастающего гнева, переходящего в настоящую ярость, все изменило. Она, отвернулась к стене и стала бить в нее кулаком: как он посмел так поступить с ней! Как он мог использовать ее любовь и исчезнуть, не сказав ни слова!
Она все еще продолжала в ярости колотить в стену, как услышала звон колокольчика у двери. Аманда заставила взять себя в руки, одернула платье, пригладила волосы и с улыбкой пошла открывать дверь для посетителей, мысленно клянясь, что пастор заплатит за все, если только возвратится, или не быть ей живой.
Похмелье Роя Аландера было тяжелее обычного. Казалось, что голова увеличилась раза в три и полна каких-то странных существ, яростно колотивших молоточками во все стороны, не хуже, чем рабочие на шахте. Во рту будто бы полно песчаника.
А все этот паршивый виски, которым угощал его Джоунас Доул вчера вечером в «Птичьей клетке». У Джоунаса не было денег на хорошую выпивку, поэтому он и купил дрянь.
Собравшись с силами, Рой стал ползком выбираться из пустого бочонка, в котором провел эту отвратительную ночь. Он сощурился от утреннего света и поежился. Шатаясь, поднялся на ноги, сделал пару шагов, но обессилено плюхнулся на бочку. За его спиной, во дворе мексиканского дома на краю города, закричал петух, предвещая рассвет. Рой знал, что скоро проснется хозяйка этого горлопана – Мариетта. Если она застанет Роя у себя во дворе, снова погонит отсюда метлой. Надо было уходить, но…
Рой провел непослушной рукой по небритому, заросшему седой щетиной подбородку: «Глотнуть бы немного «Сайрес-Ноубл виски». Сухим языком он облизал губы, вспоминая приятный жгучий вкус. Виски – все, что ему было нужно, чтобы вновь быть на ногах. Глоток «Сайрес-Ноубл».