Читаем Опасные приключения Мигеля Литтина в Чили полностью

Встреча с руководителями Патриотического фронта — мечта любого хорошего журналиста. Я не был исключением. Мне удалось прибыть в последний момент, предварительно расставив в условленных точках съемочную группу. Я прикатил в одиночестве на автобусную остановку на улице Провиденсия, держа в руках опознавательный знак — сегодняшний номер газеты «Эль Меркурио» и журнал «Ке паса?». Больше ничего делать не надо было, только ждать, и когда ко мне обратятся с вопросом: «Вы на пляж?» — ответить: «Нет, я в зоосад». Пароль показался мне нелепым — какой идиот потащится на пляж осенью? — но, как потом объяснили двое координаторов из Патриотического фронта, абсурд служил гарантией безопасности, ведь вряд ли подобный вопрос возникнет у случайного прохожего. Через десять минут, уже начав беспокоиться, что привлеку ненужное внимание в столь людном месте, я увидел идущего навстречу молодого человека. Он был среднего роста, очень худой, прихрамывал на левую ногу, и по берету на голове я с первого взгляда опознал в нем подпольщика.

Он не таясь направился ко мне, и я, не дожидаясь паролей и отзывов, стал его отчитывать:

— Тоже мне маскировка! Даже я вас сразу раскусил.

Он посмотрел на меня изумленно и расстроенно.

— Что, действительно бросаюсь в глаза?

— За версту.

Парень оказался с юмором, никакой конспираторской заносчивости, я сразу проникся к нему симпатией. Одновременно с ним к остановке подъехал грузовик с рекламой пекарни, и я сел рядом с водителем. Мы покружили по центру города, собирая участников итальянской съемочной группы. Потом нас высадили в пяти разных местах, пересадили по отдельности на другие автомобили и снова собрали в другом грузовике, где уже находились и камеры, и свет, и звуковая аппаратура. Я ощущал себя не участником серьезного и важного мероприятия, а персонажем из шпионского фильма. Связной в берете исчез на каком-то витке этих разъездов, и больше я его не видел. Вместо него появился водитель — тоже любитель пошутить, но суровый. Я сел рядом с ним, остальная группа позади, в кузове.

— Я вас покатаю немного, — заявил водитель, — чтобы вы почувствовали запах чилийского моря.

Включив радио на полную громкость, он принялся петлять по городу, и я окончательно сбился с курса. Однако и этого ему показалось недостаточно, поскольку он попросил нас закрыть глаза, употребив уже подзабытое исконно чилийское: «А теперь, детишки, голову под крылышко». Поскольку на это мы не отреагировали, он выразился яснее:

— Быстренько, закрываем глаза и не открываем, пока не скажу, а пока не закроете, сказки не будет.

Он признался, что для таких операций у них имеются особые темные очки, которые издалека смотрятся как обычные солнечные, однако на самом деле полностью непроницаемы. Только в этот раз он забыл их взять. Итальянцы, сидящие в кузове, его чилийскую прибаутку не поняли, поэтому пришлось им перевести.

— Засыпаем, — велел я. Они запутались еще больше.

— Спать?

— Да-да, что слышали. Баю-бай, глазки закрывай и не открывайте, пока не велю.

Расстояние в десять болеро

Они дружно повалились на пол, а я все пытался разобрать, через какой район города мы едем, но водитель заявил:

— Вас это тоже касается, так что давайте, голову под крыло.

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Мы ехали под аккомпанемент сменяющих друг друга болеро из радиоприемника. Вечно живых болеро Рауля Шоу Морены, Лучо Гатики, Уго Романи, Лео Марини. Идет время, подрастают новые поколения, но нигде в мире болеро так не созвучно сердцу народа, как в Чили. Грузовик то и дело останавливался, водитель с кем-то неразборчиво шушукался, потом говорил: «Ну все, едем дальше». Судя по всему, выяснял дальнейший маршрут у других активистов движения, расставленных на ключевых постах. Один раз, думая, что он не видит меня, я попытался приоткрыть глаза, однако обнаружил, что зеркало заднего вида повернуто так, чтобы, разговаривая с постовыми, водитель мог следить за происходящим внутри грузовика.

— Осторожнее! — предупредил он. — Откроете глаза, мы тут же поворачиваем обратно, и на этом поездка заканчивается.

Я тут же зажмурился и начал подпевать радио — «Как я люблю тебя, ты же знаешь, как я люблю тебя». Итальянцы, лежащие на полу в кузове, хором подхватили. Водитель воодушевился:

— Ну хватит, ребята, хорошо поете, больше не надо. Вы в надежных руках.

До высылки я мог бы опознать некоторые районы Сантьяго даже с закрытыми глазами: бойню — по запаху въевшейся крови, коммуну Сан-Мигель — по ароматам машинного масла и железнодорожных материалов. В Мексике, где я прожил много лет, приближение к выезду на Куэрнаваку чувствовалось по неповторимому запаху бумажной фабрики, а Аскапоцалько выдавал дым нефтеочистительного завода. Однако во время нашей поездки в грузовике никаких специфических запахов не возникало, хотя я специально принюхивался, из чистого любопытства, пока мы пели. Через десять болеро грузовик затормозил.

— Глазки не открываем, — поспешил предупредить водитель. — Выходим осторожно, держась за руки, чтобы не отбить копчик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза