Опасные пути

— Да, творятся безумные вещи! Мой приятель Лашоссе тоже исчез.

— Ха-ха-ха, — засмеялся Морель, — добрый малый! Тотчас после отъезда молодого Ренэ Лашоссе уложил свои вещи. Он не пожелал оставаться в герцогском доме без молодого господина.

— Враки! — возразил Бертоллэ. — Мне известно, что о моем приятеле Лашоссе давным-давно ходили всякие удивительные слухи. Ах, вот идут новые гости!

Люди, которых торговец назвал своими гостями, были четверо сержантов парижского полицейского суда.

— Бертоллэ, живо четыре рюмки ликера! — скомандовал один из них.

Морель снял с прилавка поставленные им тут жестяные баклаги, связал их бечевкой и собирался уже удалиться, как вдруг до его слуха донеслось явственно произнесенное шепотом имя Сэн-Круа. Морель насторожился. Это имя шепнул один сыщик другому, и на Мореля снова напал страх при мысли о поручике. Ему показалось, что его опять преследует полиция, хотя он тщательно скрывался в доме Гюэ и наблюдал за поручиком лишь издали.

Морель решил подсматривать. На площади теснилось множество народа, и в этой сутолоке он увидал торговца лимонадом, двухколесная тележка которого была снабжена подобием щита с висевшими на нем кружками и бокалами.

— Здравствуй, Сивадье, — сказал ему Морель.

— Здравствуй, Морель, — отозвался торговец, который, судя по всему, занимался еще и другим ремеслом наряду с продажей прохладительных напитков.

— Есть ли у тебя свободное время, Сивадье?

— Да, если можно при этом не отлучаться отсюда.

— Ты должен в угоду мне только стоять со своей тележкой у самой лавочки Бертоллэ. Далее ты должен мне позволить притаиться за твоим щитом, пока это будет нужно.

Сивадье подмигнул.

— Ладно, понимаю! Должно быть, какое-нибудь дельце? Скажи по правде, Морель.

— Может быть, и так.

Сивадье придвинул свою тележку к лавочке Бертоллэ, а Морель юркнул за щит, сквозь щели и маленькие отверстия которого ему было удобно наблюдать все происходившее против шинка и в то же время слышать речи, которые там велись не особенно тихо. Он простоял в своем убежище с четверть часа, как вдруг на площадь Шателэ прискакал рысью конный ефрейтор. Всадник осмотрелся вокруг и, едва завидев четырех сержантов у лавочки Бертоллэ, погнал лошадь через площадь, переполненную народом, и окликнул своих людей. Морель видел, как те поспешно вышли из шинка, вскочили на своих коней и поехали, по двое в ряд, за ефрейтором, который повернул на набережную Межиссери. Морель поспешил за ним следом и догнал всадников, когда они достигли угла Дофина. Тут сыщики разделились; в начале улицы, против Нового моста, разместились двое сержантов, по одному на каждом углу, тогда как ефрейтор взъехал на самый мост. Следовательно здесь должна была разыграться сцена, очевидцем которой хотел быть Морель.

По Гревской площади проезжал открытый экипаж. В нем сидели кавалерийский офицер в блестящем мундире и дама. Последняя накинула себе на лицо легкий испанский вуаль и полулежала, развалясь на подушках коляски.

Экипаж, повернув в улицу Жевр, приближался к площади Шателэ.

— Ах, посмотрите, Годэн, какая пестрая толпа! — сказала ехавшая в нем молодая женщина, которая была не кто иная, как маркиза де Бренвилье.

— Это крайне интересно, — ответил ее кавалер, немного нагибаясь над дверцей.

Глаза Марии сияли любовью и счастьем сквозь тонкую ткань вуаля.

— Ах, Годэн, — прошептала она, — я так счастлива, а между тем какое горе постигло бы меня, если бы ты был разлучен со мной! Я не могла помочь беде. Неужели ты даже не догадываешься о том, кто подготовил этот коварный удар?

— Нет, Мария. Твои родные? Не может быть. Эти люди действуют открыто. Твой муж? Он покинул Париж и живет в Германии. Решительно не могу догадаться. Нежданно-негаданно является ко мне человек, скупивший все мои векселя. “Извольте расквитаться со мной, — заревел мошенник, — в двадцать четыре часа!” — “Я не могу заплатить Вам в такой короткий срок!” — кричу я. Негодяй язвительно хохочет и говорит потом, после некоторой паузы: “Вы никогда и не будете в состоянии заплатить. Я хочу предложить Вам кое-что. Покиньте Париж навсегда, или хотя бы лет на десять, дайте мне в том подписку, и я сию минуту разорву все Ваши долговые обязательства”. Тут у меня мелькнула мысль, что покинуть Париж, значит расстаться с тобой, а это было сверх моих сил. “Ведь до завтрашнего утра в эти часы я имею отсрочку?” — спросил я. “Да, но ни минуты долее”, — сказал он. — Когда он явился ко мне на другое утро, я выложил ему на стол всю сумму сполна. Он сгреб деньги с видом ярости, я же ликовал. Пенотье выручил меня. И вот, я — по-прежнему твой, Мария; я избавился от преследования и могу теперь не расставаться с тобой.